Мое чужое сердце - [2]
Но она держится молодцом.
О моем по-настоящему добром друге Эстер
Эстер когда-то была в концлагере.
Бухенвальде.
Когда я произношу «Бухенвальд», выходит иначе, чем когда это выговаривает Эстер. Она, хоть и живет в нашей стране уже больше шестидесяти лет, все равно говорит с очень заметным немецким акцентом. У большинства людей акцент уже через несколько лет пропадает, но Эстер все еще от него не избавилась. Значит, он ей еще зачем-то нужен. Когда она произносит «Бухенвальд», «х» у нее – какой-то замысловато-шипящий (у меня так ни за что не получится, если я попробую, а я пыталась), и во второй части слова звук «в» выходит резким, и никакого мягкого знака нет.
Когда Эстер была в моем возрасте, она находилась в Бухенвальде.
Сейчас она очень старая. Сколько ей, я не знаю. Она не говорит. Но возраст можно предположить, основываясь на том, когда союзники освободили лагеря (я ловко обращаюсь с интернетом, поскольку много времени провожу дома, и это то, что я могу делать, не вызывая ни у кого беспокойства или желания убеждать меня быть осторожнее), потом решить простую арифметическую задачку, и получится, что Эстер должно быть никак не меньше девяноста.
На самом деле она выглядит старше. Так что, мне кажется, она немного покривила душой, говоря, насколько была молода, когда всю ее семью забрали и посадили на поезд.
Это типа как моя мама говорит, что ее рост пять футов, когда в ней всего четыре фута десять дюймов. Думаю, люди так частенько делают.
Но только не я. Я говорю правду. Толком и сама не понимаю, почему.
Эстер подарила мне эту книжку с чистыми страницами. Как раз в ней я и пишу прямо сейчас. Ее вы, должно быть, и держите в руках, если читаете это.
Она сказала, что это дневник, но на вид просто книжка. Обычная переплетенная книжка. Просто на страницах ничего нет. Я прямо-таки возликовала, когда Эстер мне ее подарила, потому что вообразила, что это настоящая книга. Книги я очень люблю. Они моя опора.
Книги очень выручают тех, кому не очень-то многим можно заняться без риска для жизни.
Эстер сказала, если я хочу, чтобы это была настоящая книга, то должна создать ее сама. Мне придется написать собственную книгу. Сложновато, особенно для той, у кого времени не так уж и много. Полагаю, это и есть часть ее замысла.
Эстер считает, никто не в силах сказать тебе, когда ты умрешь.
Она говорила, что за несколько дней до того, как пришли союзники и освободили Бухенвальд, один из лагерных охранников насмехался, обращаясь к ней по-немецки. Когда она вспоминает эту историю (что делает очень часто), то повторяет слова надзирателя. Передать их в точности я не могу. Но в общем, сказанное им переводится примерно так: «Ты сдохнешь здесь, маленькая жидовочка».
Эстер считает, что тот охранник уже мертв. Думаю, она, наверное, права, и эта мысль доставляет удовольствие.
Эстер – наша соседка, живет этажом выше. И она мой лучший друг.
Еще она подарила мне утешительный камень[2].
Об утешительном камне
В самый первый день, как я оказалась в больнице (я имею в виду в настоящий момент, потому что было множество больниц и множество раз), Эстер пришла меня навестить и принесла утешительный камень.
Это какой-то кварц, и он очень гладкий. Размером с грецкий орех, только более плоский. По словам Эстер, она привезла его с собой из самой Германии. Думаю, это означает, что он достался ей после освобождения из лагеря. Потому что вряд ли разрешалось иметь при себе хоть что-то из личных вещей, когда сажали в поезд.
Наверное, проведя несколько лет в концлагере и оказавшись единственной оставшейся в живых из членов очень большой, разветвленной семьи, захочется обрести что-то, способное впитать в себя все тревоги, когда тебе предстоит одной отправиться в новую страну на другом конце света.
Чего я не понимаю, так это того, почему она подарила камень мне. Я его обожаю. Просто не понимаю, почему она его отдала.
Она приехала в то самое первое утро. Едва начались приемные часы. Она была в пальто с большим меховым воротником, а на голове – шарф. Но, насколько мне известно, не очень-то и холодно было на улице.
Эстер показала, что ее беспокойства хватило для того, чтобы на камне образовалось очень гладкое местечко, которое она терла большим пальцем на всем пути до Америки.
Она добиралась на пароходе, и это заняло несколько недель.
Рассказала мне, что в этот камень я смогу поместить все свои беды и тревоги. И, может, от этого даже ямка на твердом камне появится.
Я в ответ сказала что-то вроде: «Вы шутите. Это же всего лишь кожа». И подняла вверх большой палец, чтоб она увидела «всего лишь кожу» на его подушечке.
– Вода всего лишь вода, – сказала Эстер. – Однако вода способна сточить камень.
Я взяла камень в руку и подержала его на ладони. Мне понравилось, что он такой тяжелый, что от него исходит тепло, так как перед этим он пролежал в крепко сжатом кулачке Эстер.
