Билли поглядывал на улицу сквозь раздвижные стеклянные двери: с каждым разом снаружи становилось все темнее, унылый серый день постепенно перетекал в зимние сумерки. На Лос-Анджелес надвигалась ночь. Билли рассмеялся и пожурил себя вслух: «А мы-то, мы-то уж подумали, что солнце решит хоть разочек нарушить традицию, а?»
Он спрятался, накрывшись краем шторы, и снова прильнул к стеклу.
Девочка сидела на прежнем месте.
– Мы-то знаем, к чему все идет, правда? – сказал он.
Но отвечать себе не стал. И так ясно. Зачем поддерживать вымученный разговор?
Набросил поверх пижамы старый фланелевый халат, поплотнее запахнул его на тощей талии и подвязал веревкой, которую использовал вместо пояса уже добрых пять лет.
Да.
Билли Блеск собирался выйти наружу.
Разумеется, не за порог и не на улицу. Это уж совсем безумие. Только на веранду, или на балкон, или как там еще называются крохотные пятачки частной собственности, украшенные ржавыми садовыми стульями.
Сначала он выглянул в окно: вдруг на город надвигается буря, грядет война, или вот-вот начнется вторжение пришельцев? Тогда можно будет остаться дома, сославшись на непреодолимые стихийные бедствия. Однако снаружи все было по-прежнему, только сумерки сгустились.
Перепачкавшись в пыли и паутине, он убрал швабру – импровизированный засов для стеклянной двери. Давненько не сдвигал ее с места. Даже стыдно стало: Билли гордился своей чистоплотностью.
– Заметка на будущее, – произнес он вслух. – Наводить порядок нужно везде. Даже там, куда мы почти никогда не заглядываем. Хотя бы из принципа.
Билли приоткрыл дверь, совсем чуть-чуть, и судорожно вздохнул от хлынувшего в дом холода.
Девочка подняла на него глаза, потом снова уставилась себе под ноги.
Смешная и растрепанная, будто не причесывалась уже целую неделю, синяя кофта застегнута вкривь и вкось. На вид девочке было не больше девяти-десяти лет. Она сидела на ступеньках, обхватив колени руками, раскачивалась из стороны в сторону и разглядывала свои ботинки.
Билли осторожно опустился на самый краешек ржавого стула и прислонился к перилам, глядя на взъерошенную макушку с высоты веранды.
– Доброго тебе вечера, – сказал он.
– Здрасьте! – Голос у девочки был пронзительный, как сирена.
От неожиданности Билли подскочил и едва не опрокинул стул.
В детях он совершенно не разбирался, но справедливо полагал, что такой печальный и подавленный ребенок должен говорить совсем тихо. Правда, этот звонкий голосок часто доносился из соседней квартиры. Девочка жила на подвальном этаже со своей мамой, так что Билли слышал ее очень хорошо. Даже слишком. Она всегда говорила громко, но Билли почему-то решил, что на этот раз все будет иначе.
– Вы наш сосед? – спросила она тем же оглушительным голосом.
Теперь Билли был готов и не дрогнул.
– Судя по всему, да.
– А почему я вас раньше не видела?
– Сейчас-то видишь. Такова жизнь. Лови момент, пока есть шанс.
– Какой вы смешной!
– А ты очень громкая.
– Ага, мне все так говорят. А вам говорят, что вы смешной?
– Не припомню. С другой стороны, я редко общаюсь с людьми.
– Уж поверьте, не вру. Странный вы, с детьми так не разговаривают. Как вас зовут?
– Билли Блеск. А тебя?
– Блеск? От слова «блестеть»? Как звезды на небе и как паркет?
– Именно.
– Билли Блеск! Откуда у вас такое имя?
– А твое откуда? Кстати, ты до сих пор не представилась.
– Ой, да. Грейс. Меня так мама назвала.
– А моя мама назвала меня Дональдом Фельдманом. Вот я и решил выбрать себе псевдоним. Билли Блеск.
– Почему?
– Хотел заняться шоу-бизнесом. Искал имя, подходящее для танцора.
– А разве танцора не могут звать Дональдом Фельдманом?
– Однозначно, нет.
– А как понять, какое имя подходит?
– Сердцем чувствуешь… Что ж, ладно. Мы так всю ночь проведем за увлекательной беседой. На самом деле я хотел спросить, почему ты сидишь здесь одна.
– Я не одна, я вместе с вами.
– Скоро стемнеет.
Все это время Грейс сидела неподвижно, но тут посмотрела в небо, будто проверяя его слова.
– Ну да, вечер уже. А сейчас вы не занимаетесь шоу-бизнесом?
– Нет, не занимаюсь. Вообще никаким бизнесом не занимаюсь.
– Вам не нравилось танцевать?
– Вовсе нет. Я обожал танцы. Жить без них не мог. А еще я пел. И играл в театре.
– А почему бросили?
– Не справился.
– Плохо танцевали?
– Нет, танцор я был первоклассный.
– Тогда с чем не справились?
Билли вздохнул. Он вышел сюда, чтобы задать девочке пару вопросов, но они тут же поменялись местами – легко и естественно, будто в порядке вещей. С чего он вдруг решил, что в этом – да и вообще в любом – разговоре ему достанется роль взрослого? Конечно, он отличный актер, однако навыки теряются, если долго их не использовать.
– Ни с чем не справился, – произнес Билли. – С жизнью, например. Она оказалась мне не по плечу.
– Вы живой.
– В какой-то мере.
– Значит, справляетесь.
– Из рук вон плохо. Мой спектакль провалился бы с треском. Слава богу, вокруг не осталось ни одного критика – все устремились к более заманчивым далям. Скажи, ты ведь можешь открыть дверь? Если вдруг решишь пойти домой.
– Конечно. У меня ключ есть.
Она подняла ладошку повыше, чтобы Билли смог разглядеть его в полутьме. Блестящий новенький ключ, висящий на шнурке вокруг шеи. Зажегся фонарь, и металл ярко блеснул в электрическом свете.
