Модильяни - [73]

Слова о том, что оплакивание мечты о скульптуре «подрывало его веру в себя», подтверждается множеством фактов. Амедео оказался перед непростым выбором. Он не мог отмахнуться от постоянных размышлений о своем призвании. Чтобы выжить, он должен рисовать то, что можно будет продать. Если бы он уступил вкусу своего времени, изображая, например, что-нибудь вроде тех натюрмортов, сюжеты которых были так популярны у кубистов — испанская гитара и бутылка вина на газете, — то, несомненно, одолел бы нужду. Ведь эти картины, как ему не раз говорил Гийом, ориентированы на вкус основной массы покупателей. Амедео же, когда речь заходила о том, чтобы рисовать натюрморты и даже пейзажи, не хотел об этом и слышать: «Мне, чтобы приняться за работу, нужен перед глазами живой человек».

По этому поводу у него вышел большой, ставший достоянием общественности, спор с Диего Риверой в присутствии писателя Рамона Гомеса де ла Серна. Ривера с большим пылом защищал пейзаж, Модильяни отбивался, крича: «Пейзаж! Не смешите меня, никакого пейзажа не существует». В тот день в «Ротонде» был и Пикассо. Опершись на спинку стула, он молча вслушивался в каждое слово спорщиков.

В годы войны на улице Игане, 6, была открыт любопытный салон, где устраивались выставки и поэтические чтения. Вначале на этом месте была мастерская швейцарского художника Лежена, которую потом по совету Блэза Сандрара преобразовали в центр искусств. В «зале Игане» выставлялись Пикассо, Модильяни, Кислинг, Матисс. Там можно было послушать фортепьянные пьесы Рикардо Винеса и другие музыкальные произведения, ставшие впоследствии известными, к примеру, музыку композиторов «Группы шести» — Сати, Орика, Онеггера, Пуленка, Мийо, Жермены Тайфер. Для Габриэля Фурнье этот зал «стал кульминационным эпизодом авантюр Монпарнаса. Все сколько-нибудь известное, что сегодня на слуху в литературе, поэзии и музыке, дебютировало на этой сцене, расположенной в глубине двора».

Моисей Кислинг вспоминал: «У меня остался каталог только одной выставки в знаменитом «зале Игане» под названием «La Lire et la palette»[38]. Среди участников были Кислинг, Матисс, Модильяни, Ортис де Сарате, Пикассо. Модильяни выставил пятнадцать портретов… Бедный великий Амедео».

Возможно, что именно на этой выставке поэт и по совместительству продавец предметов искусства, поляк Леопольд Зборовский, для друзей — просто Збо, в первый раз увидел работы Амедео. Леопольд был с женой Ханкой и другом семьи Люнией Чеховской. Леопольд и Люния сыграли большую роль в жизни Амедео, особенно в самый плодотворный и трагический для него период.

Зборовский был человеком благодушным, хотя у него, как и у любого другого творческого человека, не было недостатка в недоброжелателях. Русская художница Маревна, например, оставила о нем нелицеприятное воспоминание: «Польский поэт, которому нравилось нюхать кокаин, еврей, который с помощью наркотиков возомнил себя вторым Рембо».

По одним сведениям, именно Моисей Кислинг познакомил Модильяни и Зборовского. По другим, это сделала первая жена художника Фужиты, Фернанда Берри, еще одна женщина с необыкновенным характером. Однажды, когда ее муж наконец стал известен, один журналист, бравший у нее интервью, спросил: «Правда ли, мадам, что вы начинали как модель?» На что она спокойно ответила: «Модель? Скажите уж прямо, что я была на панели».

Зборовский родился в маленькой польской деревне Залещики в марте 1889 года, стало быть, он был моложе Амедео. Когда они познакомились, ему было только двадцать шесть. Его достаточно зажиточные родители эмигрировали в Канаду, и Леопольд рос у старшей сестры. Он обучался литературе в университете Кракова, а в 1913 году приехал в Париж. За год до начала войны для совершенствования своего французского он женится на Ханке Чировской, очень красивой и чувственной молодой полячке из зажиточной семьи. Сорбонна находится в двух шагах от Монпарнаса, и Збо, проходя мимо «Ротонды», стал заглядывать туда все чаще. Он подолгу сидел за одним из маленьких круглых столиков с большой чашкой cafe-creme (что-то вроде капучино). Черная борода оттеняла его бледное лицо, и кто-то даже отмечал некоторое его сходство с Лениным. Действительно, иногда его путали с русским революционером, который тоже частенько наведывался в этот квартал.

Сведения о начальном периоде жизни Зборовского в Париже очень противоречивы, достоверной информации нет. По мнению Люнии Чеховской, Збо приехал в Париж только в июне 1914 года, в трагический момент убийства в Сараеве. Подозрительный иностранец сразу попал в поле внимания полиции и провел несколько месяцев в тюрьме.

Зборовский обладал настоящим талантом к trouvaillers[39]антикварных предметов, которые скупал там и сям за небольшую сумму и потом перепродавал. Но, разумеется, только на это прожить было нельзя. Одно время он, как говорят, устроился в одну фирму надписывать адреса по три франка за каждые пятьсот конвертов. Но у него были верный глаз и талант торговца. Ему удалось познакомить Модильяни с Полем Гийомом — скорее всего, это произошло в середине 1916 года. Гийом проявил к работам Амедео подлинный интерес, более того, занялся поисками покупателей. Но Зборовский сделал больше: он опередил своего конкурента, предложив Модильяни гарантированное вознаграждение — двадцать франков в день. Это было самое большее, что он мог сделать, и он не раз повторял своим знакомым: «Амедео — большой художник. Мне жаль, что у меня недостаточно денег, чтобы он рисовал, а не торговал своими рисунками в кафе».