Модильяни - [72]

Иногда Амедео оставался недоволен. В таком случае он никогда не исправлял свою работу, скомканный лист бумаги отправлялся в корзину для мусора, а Модильяни тут же начинал заново. Вспоминают, как он за вечер нарисовал около двадцати портретов. Когда он заканчивал работу, то тут же предлагал ее тому, с кого рисовал. Иногда ему давали несколько франков или стакан вина, чаще всего — ничего, если во время сеанса он чем-то не приглянулся своей модели.

Моди редко подписывал рисунки. Он был невероятно импульсивным и непредсказуемым. Однажды вечером в «Ротонде» его спросили, сколько стоит рисунок изящной женской фигуры, который лежит в папке. Моди ответил: «Цена скромная». Покупатель скривил рот, возможно, рассчитывая на широкий жест со стороны художника — то есть надеясь заполучить рисунок даром. Почувствовав это, Амедео взял лист и порвал его на четыре части, бросил к ногам господина и сказал: «Вот так!»

И в этом весь Модильяни.

Характерной чертой его портретов первых лет войны является психологизм. Рисунок в основном менее изящен, чем на полотнах, которые были написаны ранее, но он более тщательно отделан и насыщен большей чувственностью. Нам точно известно, каков был метод его работы. В этом все свидетельства на редкость одинаковы. Амедео мало заботили церемонии, эти небольшие, невинно-маниакальные пристрастия некоторых художников: чисто вымытые кисти, лежащие в строгом порядке, хороший мольберт, полный набор красок, рулон приготовленных холстов. По сути, Моди последовательно шел к минимализму не только в своей живописи, но и в манере письма, часто отказываясь не только от мольберта, но и от палитры.

На портретах, даже если модель и не обнажена, она находится в помещении. Амедео сажал натурщицу или заставлял ее лечь, потом ставил два стула один против другого. На один садился сам, а на второй клал картон или натянутый холст. Подолгу разглядывал модель, запоминая, затем делал набросок карандашом или чернилами. Краски он носил с собой или брал взаймы — всего четыре или пять тюбиков, необходимых именно для этой картины. Из каждого тюбика он выдавливал немного краски на доску.

Жермена Сюрваж вспоминала, как однажды позировала для одного из его портретов: «Модильяни устроился в одной из комнат, где у меня стояло фортепьяно, и разглядывал меня, пока я по его просьбе играла Равеля. Потом посадил на стул и набросал эскиз моей головы, дорисовал платье и все это раскрасил. Этот портрет он сделал за несколько часов, не останавливаясь ни на минуту».

Ее муж Леопольд в 1945 году дополнил этот рассказ другими ценными деталями: «Он работал очень быстро, поскольку сюжет картины был тщательно обдуман заранее. Психологическое чутье позволяло ему в беседе ощутить характер модели… Задумав что-то, он немедленно садился за холст и резкими движениями делал набросок. Однажды он рассказал мне, что один из его поклонников заказал у него свой портрет и тут же выплатил аванс, желая, чтобы Моди сразу же принялся за работу. «Ваш портрет уже готов, остается только отделить его отсюда», — сказал художник, показывая на свой лоб. Как правило, Амедео начинал с линии, которую наносил тончайшей кисточкой, делая нечто похожее на свои знаменитые рисунки карандашом… Поначалу силуэт на холсте обозначали только сеточки и тени. Затем проступали окружающие предметы: стулья, столы, углы, проемы окон и дверей… Он никогда не очищал палитру, она постепенно утолщалась и тяжелела. Заканчивая работу, он напевал полные грусти средиземноморские и еврейские песни».

Спустя много лет Люния Чеховская рассказывала о своем первом сеансе позирования для Амедео: «Я была очень смущена тем, что позировала первый раз в моей жизни, но потом по прошествии времени это состояние прошло… Мне кажется, я все еще вижу его в рубашке с рукавами и взъерошенными волосами, он старался запечатлеть мое лицо. Время от времени он протягивал руку к бутылке граппы, и я замечала, как он пьянел. Он был так возбужден, что разговаривал со мной по-итальянски. Его движения были такими порывистыми, что краска брызгала ему на голову, когда он наклонялся вперед, чтобы рассмотреть меня получше. Я была напугана, и он, стыдясь, что смутил меня, посмотрел на меня очень ласково и стал вполголоса напевать какие-то итальянские песенки».

В достижении максимального результата Модильяни интересовало больше психологическое состояние человека, чем его физическое сходство с портретом. Это объясняет то, почему он так долго изучал объект, прежде чем начать работу, а потом во время сеанса очень редко смотрел на него. В отличие от тех рисунков, которые он выбрасывал и никогда не исправлял, набросав за мгновение, в живописные полотна Моди вносил изменения по несколько раз, пока результат не удовлетворял его. И тем не менее, несмотря на частую правку, работа всегда шла очень быстро. Ханка Зборовская говорила, что на портрет среднего размера Амедео требовалось «несколько часов» работы, то есть четыре— шесть часов, реже полдня. На более крупные картины, включая ню, времени уходило в три раза больше.

Дочь Джованна так объясняла это стремление своего отца побыстрее закончить работу: «Если вопрос, почему Модильяни пил, интересен только с точки зрения оценки психологического состояния художника, то ответ на вопрос, почему Модильяни должен был закончить картину за один сеанс, считая невозможным вернуться к нему еще раз, имеет фундаментальное значение. Возможно, осознание того, что у него впереди не так много времени, прибавляло художнику тревоги, навевая противоречивые и способствующие унынию чувства. Драматичное расставание с мыслями о скульптуре более всего, конечно, больше, чем кутежи и нищета, влияло на его веру в свои силы и выводило из равновесия».