Модильяни - [47]

Джованна и тетя Лаура пишут, что Дедо находился в ужасном состоянии, но его мать Евгения другого мнения. 3 июля 1909 она сообщает жене старшего сына Эммануэле Вере Модильяни: «Дорогая, приехал Дедо. Выглядит неплохо. Я рада сообщить тебе об этом и шлю горячий поцелуй».

Кому же верить?

Амедео отсутствовал дома три с половиной года — длительный период, в течение которого полностью поменялись его образ жизни и привычки. Он стал бродягой, плохо питался, много пил. Слова Евгении кажутся неискренними, как будто она хочет скрыть семейную тайну, истинное положение вещей. Весьма возможно, причина в том, что мать была счастлива вновь обрести сына, но вместе с тем ощущала некий стыд перед близкими родственниками за его состояние и внешний вид. И еще, возможно, в том, что сын в глазах любящей матери предстал таким, каким она его хотела увидеть.

Дома Амедео очень быстро поправил свое здоровье: забота и ласка матери, хорошее питание, перерыв в употреблении алкоголя и гашиша. Во-первых, наркотики в Ливорно практически невозможно было достать, во-вторых, в спокойной семейной атмосфере он не чувствовал в них потребности. Вернулась тетя Лаура, и они с энтузиазмом дилетантов взялись за написание статей по философии. «Дедо и Лаура вместе пишут статьи, но они слишком туманные», — замечает Евгения, заботившаяся обо всем и желавшая, чтобы Амедео, вернувшись в Париж, жил в условиях гораздо более комфортных, чем прежде.

В эти дни, кроме всего прочего, он отмечает свое двадцатипятилетие. Евгения зовет некую Катерину, знаменитую своим веселым и бойким нравом портниху, тратившую все заработанные деньги на «красивую, ухоженную и черствую» дочку, и просит ее сшить для Дедо новый костюм. Когда одежда была готова, Амедео примерил ее и тут же отрезал рукава, которые показались ему слишком длинными. Новая шляпа «борсалино», подарок матери, лишилась подкладки. «Чтобы было легче голове», — сказал он.

По возвращении в Ливорно выяснилось, что отношения со старыми друзьями юности разладились. Длительное отсутствие полностью поменяло его вкусы, предпочтения, привычки, взгляды на жизнь. Все это настолько развело дороги бывших приятелей, что точек соприкосновения уже не находилось. Некоторые старые ученики Микели начали заниматься благородным ремеслом художника, рисуя по случаю картины, портреты, пейзажи, как это принято в Италии: лачуги, поля, холмы. В общем, они жили своей жизнью, и когда Дедо рассказывал о большой ретроспективе Сезанна, о новых течениях, которые совершили революцию в европейском и мировом искусстве, о фовистах, кубизме, постимпрессионизме, называл имена Пикассо и Руссо, давние друзья не понимали даже, о чем он им толкует. Дедо ворошил уютный кокон уклада маленького провинциального города, словно пытаясь склеить обломки вскормившей его люльки.

Фотограф Бруно Миньяти рассказывал Альдо Сантини, который писал книгу под названием «Модильяни, проклятый ливорнийцами»: когда Амедео входил в кафе Барди, никто из старых знакомых его ни о чем не расспрашивал: «Для нас все это было неважно».

Несмотря на полное непонимание со стороны старых приятелей, Дедо все лето провел в работе. Он делает различные наброски голов, пишет портрет родственницы Веры. Ему также позирует некая Биче Боралеви, одноклассница по школе Гарсен, у которой была «бесконечно длинная шея». Когда Амедео попросил разрешения написать ее портрет, Евгения была счастлива — она надеялась, что это подольше задержит сына дома. Во время пребывания в Ливорно в 1909 году Модильяни написал две ключевые в его творчестве картины — «Нищего из Ливорно» и, возможно, «Нищенку».

За время почти трехлетнего отсутствия Дедо семья Модильяни переехала на улицу Джузеппе Верди, в более комфортабельный дом. Там разместились копия статуи Гермеса позднего Возрождения, пастораль, приписываемая кисти Сальватора Розы, «Морской пейзаж» Темпесты и этюд XVII века с изображением фигуры нищего. Евгения писала, что «Дедо посмотрел на них, в том числе на знаменитую статую, не придавая им особого значения». По мнению дочери Джованны, старый этюд, наоборот, как минимум, заинтересовал ее отца. Дедо сделал с него копию, поскольку «эта неаполитанская композиция воскрешала в памяти Сезанна». Джованне картина показалась интересной скорее как «современная интерпретация старой работы, а не портрет с натуры».

Амедео продолжал работать, не прислушиваясь к сплетням, блуждающих вокруг кафе Барди. Он относит это на счет зависти и провинциальной близорукости. Его брат Эммануэле вспоминал, что в это лето он нарисовал несколько эскизов кариатид. Дедо просит разрешения поехать в Карарра, чтобы поработать с мрамором, и ему это позволяют, дабы доставить удовольствие. В этом городе у него были знакомые, которые могли предоставить хороший кусок мрамора и помещение для работы. В конце июля, в ужасную жару Модильяни часами бьется над мрамором, «несмотря на отрицательное отношение к этому врача», и быстро понимает, что его физической силы недостаточно и что мраморная пыль вредит его легким. А он было поверил, что восстановил здоровье в благодатных домашних условиях! Хватило нескольких дней, чтобы эта иллюзия полностью рассеялась. Страшный кашель вернулся и заставил его прекратить работу.