Модель - [48]

Возможно, она была католичкой, но это было мне безразлично.

Наверное, я порочен, потому что то, какие у женщины ноги, меня интересует больше, чем ее исповедание.

И хотя сам я на колокольный звон оглянулся, между кадилом и компьютером — мой выбор давно уже сделан в пользу компа.

А вообще-то, чем чаще человек моего поколения употребляет слово «Бог», тем легче разглядеть в нем бывшего райкомовского работника.

Видя, что я оглянулся на колокольный звон, девушка проговорила:

— А вот святые умели уменьшать свои желания.

— Святые мне немного подозрительны, — признался я, хотя ситуация пока не требовала признаний.

— Почему?

— Потому что они не знают сомнений.

— Бог поможет покончить с проблемами, — проговорила девушка о чем-то своем; и в тот момент я даже не подумал о том, что нам с Богом придется какое-то время вопрос о ее проблемах разделить почти пополам: Он ей будет проблемы создавать, а я пытаться их разрешить.

— Сколько вам лет?

Наверное, вы много видели и много помните? — Предположение выдавало молодость с потрохами, но признание у меня выудило:

— Я в таком возрасте, когда от памяти остался один склероз.

— Наверное, с годами жизнь становится мудрее — начинаешь находить ответы на многие вопросы, — вздохнула девушка; и мне пришлось сказать правду:

— С годами сами вопросы начинаешь забывать.

Может, это и есть — главный ответ.

— А как бы вы описали зрелость словами? — она задала вопрос, в ответ на который мне пришлось улыбнуться:

— Зрелость — это понимание того, что слова почти ничего не стоят.

Девушка слушала мои слова внимательно, и это подвигло меня на продолжение:

— Зрелость — это когда начинаешь понимать, что можешь, а чего не можешь.

— В юности разве не так? — спросила она; и я посудил только по своему опыту:

— В юности не понимаешь даже того, чего хочешь.

— А что бы вы могли сказать обо мне? — Этот самый простой вопрос, который могла задать мне практически незнакомая девушка, поставил меня на запасные пути — туда, где можно маневрировать, но разгоняться нельзя.

В этой девушке было что-то такое, что говорило, что она не серость.

Серость — это те люди, которые были бы лучше, если бы их не было рядом.

Или — было очень мало.

Не знаю — насколько удачно мои мысли сформировались в слова, но я ответил:

— Я мог бы сказать, что ты девушка хорошего качества.

Возможно, мы должны угомониться на этом, но дальше все пошло со скоростью, на которой не то что лавирование на поворотах, самих поворотов я не заметил; и вспомнил о них только потом — тогда, когда мы оба проголодались, а мой холодильник обнаружился по-прежнему пустым.

Все произошло слишком быстро даже для меня, человека не медленного.

Дело, если то, что приключилось в ближайший час, можно назвать именно этим словом, было так.

— Мне бы хотелось увидеть ваши картины, — проговорила девушка; и я детализировал ситуацию:

— А как тебя зовут? — приступил я к знакомству — надо же было с чего-то начинать после того, как мы поизливали друг другу душу.

— Ой! Я забыла. Меня зовут Анна… Анна Михайловна.

— Неправда, — сказал я и попробовал на взгляд ее первое удивление:

— Почему?

— Потому что такими молодыми Анны Михайловны не бывают.

— Да Аня я… Аня!

— А как называли тебя родители в детстве?

— Анчоус, — хихикнула она. — Это такая рыба.

— Да. Что-то среднее между килькой и акулой.

— А акула опасная?

— Нет.

Это что-то вроде любви: пока не нападет — не страшно.

— Я не боюсь любви, — довольно самоуверенно сказала девушка; и я констатировал, возможно, невпопад:

— Тогда я буду называть тебя Энн.

— Я хотела бы стать вашей ученицей.

— Почему?

— Потому что мне с вами уже интересно. — Это уже выдавало ее незрелость с головой. И слава богу, что она пока не знала, что со временем слово «интересно» начинает совпадать не с «уже», а с «еще».

— Мне тоже интересно с тобой, — признался я, не задумываясь над тем, куда меня может завести это признание.

— А вам — почему?

— Потому что ученики учатся на учителях, а учителя — на учениках.

Умные понимают, что должны учиться; глупые думают, что должны учить…

…Как-то потом я позвонил своему другу Ивану Головатому и рассказал об Энн.

Рассказ был не слишком подробным, но Иван сказал, помолчав немного:

— В том, что она захотела учиться у тебя тому, что знаешь ты, нет ничего странного или удивительного — умные во все времена учились у умных.

— Если умные учатся у умных, отчего же тогда у нас в стране так много дураков? — поинтересовался я, имея виду не Энн и себя, а некую абстрактную ситуацию, и усмехнувшись не знаю чему.

И Иван ответил, присовокупив к своему ответу вздох:

— Оттого, что дураки всегда находят дураков, готовых учиться у них.

— Оттого они часто бывают в большинстве?

— Дураки в меньшинстве даже тогда, когда их больше всех…

…В это время неизвестно откуда на небо над нами выползла черная туча, которая была такой некрасивой, что ее появление на небе можно было считать неприличным.

Впрочем, потом все получилось так, что, если кто-то сказал бы, что эту тучу послал мне Бог, я не стал бы спорить.

Хотя скорее Бог послал мне эту девушку.

— Я хотела бы посмотреть ваши картины, — повторила девушка уже под первые капли дождя, и мы пошли ко мне. Не знаю, чего она хотела в тот момент на самом деле, но в мастерской у меня мы и картины потом посмотрели.