Мода на короля Умберто - [3]

К пяти десятинам усадьбы присоединили семь кварталов парка, проложили дорогу для возки дров в кипарисовой аллее, устроили фонтан, вырыли выгребную яму — и резиденция готова. Почтения ради чиновник особых поручений попросил господина Базарова — конфиденциально[1] — устроить его высокопревосходительству какой-нибудь сюрпризик, нечто специфическое, например, подстричь деревья у въезда так, чтобы они образовывали сквозную букву «О» — инициал господина министра. К счастью, на въезде росла острая пампасная трава и юкка с ножевидными листьями.

Вместе с фундаментом для дачи его высокопревосходительство заложил традицию истребления сада, подхваченную потомками и доведенную нашими современниками до совершенства. Теперешним достойным преемникам останется скоро забетонировать море и на всех папках архива написать «макулатура», и следующим поколениям будет что разоблачать. Из-под груды мусора они извлекут папку с тронной речью директора-выдвиженца, произнесенной в далеком 1934 году: «Мы должны озеленить нашу жизнерадостную страну бесподобными деревьями и цветами. Мы должны разнести ароматы эфироносов на счастливые колхозные поля. Этому нас учит гениальный садовник цветущего социалистического сада освобожденного человечества…» А начиналось уничтожение благородно. С инструкции: «Для всех чинов министерства, приезжающих по делам службы». Правда, никто, кроме министра, не ездил сюда, но это уже неважно. Следом за государственным деятелем прибывали пирожковые и десертные тарелки, блюда, соусники, салатники, горчичницы, компотницы, ножи — мясные, овощные, фруктовые, а также передники для прислуги, тюки с бельем, занавески, гардины, ковры, куски коленкора, плюша, бахромы, а кроме того, ушаты, скалки, лопатки, керосиновые лейки, трубы для самоваров, ящики с нарзаном…

Десять лет Базаров встречал их, препровождал, посылал в ялтинскую ресторацию за формами льда, а в Магарачский подвал — за лучшим вином, составлял списки желаний его сиятельства, а через месяц, после отбытия высокого гостя, принимался за ремонт дома, сообщаясь то с каменщиками, то с печниками, обойщиками, мебельщиками… И так до тех пор, пока не выхлопотал себе должность в ученом комитете министерства и не переехал в Петербург. Перед отъездом он, правда, успел сделать в ватерклозете черный ход, а уж на выполнение иных желаний высокопревосходительства не хватило времени. К тому же следовало подумать и о собственном будущем. Ведь неподалеку… Даже страшно сказать, почти рядом, в Ливадии, изволит отдыхать государыня императрица. Ну почему бы не вспомнить про успехи акклиматизации растений, бывшие у предшественников? И… чем черт не шутит! — не представить к стопам венценосной дамы жардиньерку из бамбука, выросшего в Императорском саду? Нахлобучить на нее вазон с заморской пальмой, воспитанной здесь же!

Достиг ли подарок августейших конечностей или застрял у посредника князя в охранном заведении, но — кто бы мог подумать?! — через неделю государыня в обществе великих князей вздумала посетить ботанический сад, загодя отправив в Никиту навьюченную прислугу, чтобы там, чего доброго, не помереть с голода. Вот тут-то и выручила пустая министерская дача, особенно кухня с обширной изразцовой плитой.

Их величество престолодержательница с их высочествами князьями, цесарятами и многочисленной свитой по прибытии сразу же плюхнулись за стол. Было святое время обеда, а им, похоже, негде было перебиться. Затем они осмотрели дом, не найдя, очевидно, в ботаническом саду ничего более достойного внимания. Далее им угодно было расположиться в тени на часок-другой, и на том, поостыв от государственных дел, они закончили знакомство с миром растений. А будущий член ученого совета, провожая монархические экипажи звонким «ура!», благословлял день, когда подрядчик заверил подписью обязательство: «Я, Барильо, принимаю на себя постройку двухэтажного каменного дома с галереей…» и т. д. и т. п.

После доблестного завершения работ он, Барильо, и завел погребальную контору, которая обслужила позднее Будковского. Ведь деньги не пахнут ни казнокрадством, ни безнадежностью. Впрочем, дачи давным-давно нет. Памятник высокопоставленного плебейства не выдержал землетрясения. Но оставят ли пустым благодатное место? И чуть ниже, у берега моря, там, где взору министра открывался лазурный природный амфитеатр, на щедрой земле Никитского сада, — не зря же кто-то в порыве восторга назвал ее клочком Италии, приросшим к суровой Скифии, — стоят бетонные корпуса современных представителей власти. Десяток-другой сановников с прочими, умеющими жить в свое удовольствие. А чуть выше, на скале, пробитой тоннелем, — чайный домик представителей ведомства. А левее — укрытый элегантными криптомериями теремок слуг народа. А правее… И все они для простоты изъяснения именуются великосоветскими. Теперь не нужны царские тропы, чтобы спускаться к берегу, достаточно в лифте надежной фирмы «Люфтмерхен» нажать кнопку «МОРЕ» — и даже оно, торжественное и великое, у твоих ног.

Еще одна фигура проявляется возле крылатого льва — Главный Иерарх, эта высшая инстанция, которой подчиняется сад. Сейчас Константин Леонидович глянет пленительнейшими глазами и скажет то, что говорил год и два назад: «Принято постановление нашей геронтократии… Ни сантиметра… От исконных земель… Приумножение генофонда… Охрана и заповедование… Улучшение водоснабжения…» — и вознесет светлый взгляд к небесной сфере на потолке кабинета с астрономической толкотней планет возле светила. Копия такого постановления есть у меня. С внушительным росчерком Самого. А велик ли толк? Что увидела я, когда пошла по своим прошлогодним следам? Прямые дорожки, асфальт, плиточное покрытие, тумбы — без искры божьей, без колдовства. Ничего не изменилось. Деревья по-прежнему обрастают бетоном; новая дорога рассекла заросли лавровишни — зеленым коридором они выводят на пустырь, а взамен романтической стеклянной оранжереи — траншея.