Мобилизованное Средневековье. Том 1. Медиевализм и национальная идеология в Центрально-Восточной Европе и на Балканах - [167]

В Восточной Европе нет другого региона, где на столь небольшой территории Средневековье было бы представлено с такой интенсивностью. Каменные крепости сохранились в основном на Северо-Западе России, в Литве, Украине и Белоруссии, но этих замков и крепостей гораздо меньше.

Однако и для Эстонии, и для Латвии это чужое Средневековье, поскольку замки по своему происхождению — датские, немецкие, шведские. Этот культурный ресурс, несмотря на всю его привлекательность для имиджевых брендов и для туризма, очень слабо используется в нациестроительстве и национальном дискурсе. Средневековье востребовано (Ганзейские дни, фестивали реконструкторов и др.), но в сфере развлечения, туризма, массовой культуры, музеев военного дела, культуры и быта и т. д. Некоторые замки, например Раквер[1124], превращены в целые развлекательные комплексы, вовсю эксплуатирующие средневековую тематику (камеры пыток, лаборатории алхимиков, древняя кузня, в Раквере есть даже стилизованная для туристов улица дам легкого поведения, обслуживавших воинов замка). Некоторые замки предлагается перестроить в современные архитектурные культурно-развлекательные пространства из стекла и бетона, где замок просто будет элементом архитектурной композиции[1125]. При этом Средневековье мало участвует в развитии национальных эстонского и латвийского дискурсов, перед нами некие универсальные европейские образы. Для национальной идеи используется в основном история Нового и Новейшего времени.

Этот феномен нуждается в пояснении. Если другие народы в процессе нациестроительства изобретают свое Средневековье, ищут его проявления там, где их нет, моделируют и конструируют средневековые памятники, то тут богатейший ресурс используется явно недостаточно. Проблема здесь в том, что для Прибалтики очень травматичным является дискурс иноземной оккупации. Собственно национальная идея в XIX–XX и особенно в XXI вв. основывается на концепте освобождения от Российской империи, СССР, а также от нацистской Германии (концепция «двух оккупаций» в годы Второй мировой войны).

По всей Эстонии и Латвии почти в каждом городе стоят памятники героям войны с Россией за независимость в 1918 г. При этом для современной России в историографическом дискурсе такой отдельной войны практически не существует, боевые действия в Прибалтике в 1917–1918 гг. вплетены в общую канву событий Первой мировой и Гражданской войн, и вовсе не являются чем-то значимым. Другой опорной точкой исторической памяти для Эстонии и Латвии являются музеи советской оккупации в Таллинне и Риге. Идеей преодоления российского и советского прошлого пропитаны экспозиции музеев (очень эффектно, с использованием самых современных музейных технологий, сделан в этом плане Эстонский национальный музей в Тарту), детские книги, фильмы и т. д.

Не углубляясь в особенности латышской и эстонской исторической политики и исторической памяти применительно к событиям XX в. (поскольку это должно быть темой отдельного исследования), обратимся к вопросу — в чем специфика эстонского и латышского медиевализма? Ответ прост, и он связан именно с национальной востребованностью. Нужное для Прибалтики Средневековье — это время латгалов и эстов, героя Лембита и эпоса о Калевипоэге и Калеве[1126]. Это земляные хилл-форты, городища, на которых как на певческих горах собирались местные жители в национальных костюмах и пели народные песни. Это единственное эстонское боевое судно, стоящее в таллинском морском музее — подлодка времен Второй мировой войны «Лембит». Это сказочная топография Эстонии, связанная с эпосом и его героем Калевипоэгом: вот здесь холм — постель легендарного великана, вот здесь озера — его следы, вот здесь в ручье он нашел свой меч, а вот здесь место его смерти — немцы отрубили ему ноги, а он в горячке погони этого не заметил, и сердце выпало через раны. Вот памятники на месте последней битвы эстов с немецкими средневековыми захватчиками.

Наступившая в XII–XIII вв. эпоха Немецкого ордена в Прибалтике считается чужой. Это не национальная история, столь востребованная в контексте современного нациестроительства, поэтому акценты резко смещаются в сторону локальных идентичностей (история не ордена и не немцев, а своего города и горожан «без этничности»). Здесь Средневековье даже востребовано, поскольку является несомненным индикатором принадлежности Прибалтики к европейской цивилизации, а не к России. Помимо отражения этой идеи в экспозициях музеев, проводятся разные дни средневековых мастеров, праздники, фестивали и т. д. Используются романтические образы рыцарей и монахов.

Но эта прибалтийская медиевальная европейскость вненациональна. По возможности обязательно подчеркивается наличие в средневековой истории Прибалтийских стран эстонской или латышской составляющей. Первому «эстонскому интеллектуалу» — ревельскому историку XVI в., пастору Бальтазару Рюссову был еще в советское время посвящен роман Яана Кросса «Между тремя поветриями» («Kolme katku vahel», 1970 г.) и одноименный фильм об адаптации эстонца к немецкой культурной среде и сохранении им культуры своего народа.