Многоликий. Олег Рязанский - [7]

Князь и его друзья, видевшие только работы рязанских богомазов, из пространных рассказов грека мало что поняли. Но тем не менее Феофан заронил в сердце Олега лёгкую печаль: никогда, наверное, не доведётся ему побывать в дальних краях и увидеть всё то, о чём так увлечённо повествовал грек.

Несколько недель Олег с помощью Васяты рисовал родословное древо рязанских князей. Оно шло от могучего корня — Рюрика Новгородского и сына его Игоря Старого, поднималось стволом Владимира Святого, что крестил Русь, и его чадолюбивого сына Ярослава Мудрого, который породнился чуть ли не со всеми европейскими государями через своих красавиц-дочерей. А уж от ствола Ярослава Мудрого отходили многочисленные ветви. Одна из них, черниговская, особенно заинтересовала юного князя: второй сын Святослава Ярославича Черниговского, князь Ярослав, стал родоначальником рязанско-пронского княжеского дома. Древо тешило самолюбие, оно приводило рязанских князей напрямую к великому пращуру Рюрику в обход занявших Залесскую Русь потомков беспокойного и драчливого Юрия Долгорукова.

Но увы: гордое древо говорило одно, а харатейный чертёж напоминал, что Рязанская земля приютилась на отшибе, у самого Дикого поля, открытая ордынским набегам. В силу этого Рязань как бы была оттеснена от центра борьбы за власть, давно уже переместившегося из сожжённого татарами Киева на север.

Через год преставился владыка митрополит Феогност, по происхождению грек, а по велению сердца страдник на бескрайних духовных полях Северной Руси.

Перед кончиной митрополит послал письмо Константинопольскому патриарху с просьбой назначить на его место епископа Алексия, долгое время бывшего управляющим всеми делами русской епархии.

Был Алексий природным русичем из древнего и доброго рода бояр Бяконтов. Красноречием и учёностью не уступал греческим коллегам.

В 1354 году Константинопольский патриарх, глава греко-православной церкви, поставил Алексия митрополитом всей Руси. Этому предшествовала длительная закулисная борьба со сторонниками других претендентов на высший церковный пост в огромной стране.

Летом того же года из южного Поволжья налетели на Рязанскую землю сотни вольных ордынцев, искателей лёгкой добычи. Громя сторожи — так на манер Москвы стали теперь называть караулы на границах княжества — и сжигая межевые городки, они двинулись двумя крыльями к Старой Рязани, откуда открывался прямой путь вдоль Оки к новой столице, Переяславлю.

Им наперехват тысяцкий выслал конный полк во главе с молодым воеводой боярином Дебряничем.

На пригорок выехала небольшая группа всадников. Впереди на могучем буланом коне сидел воевода Дебрянич. По правую руку — боярин Корней, ближайший друг, соратник в десятках походов, вечный командир отряда правой руки, что его не обижало: он признавал первенство Дебрянича во всём, что касалось замыслов и расстановки войск. Себе Корней скромно отводил роль ударной силы — был настойчив, неукротим, одинаково хорошо сражался и правой, и левой рукой, владел мечом, саблей, палицей, булавой, секирой, сулицей, но хотя предпочитал простой русский боевой топор, страшное оружие в умелых руках.

Олег сидел на коне слева от воеводы. Глаза его сверкали, щёки горели ярким румянцем. Конь перебирал ногами, встряхивая головой, — и ему передавалось волнение седока.

Всё осталось позади: и мольбы матери не спешить в первый поход, и уговоры дядьки, соглашавшегося с матерью, и сомнения тысяцкого — если великий князь идёт с войском, то именно он должен принимать на себя верховное командование. Сможет ли воевода Дебрянич провести свою линию, навязав свою волю Олегу, ничего ещё в воинских делах не смыслящему?

Всё было позади, удалось даже взять с собой друзей. Они стояли чуть позади с десятком молодых дружинников, личной охраной князя. Дома оба клятвенно пообещали дядьке, что ни сами в сечу не полезут, ни князя не пустят.

Русские конники двумя крыльями расположились у изножья холма, впереди, не, дал её чем в двух полётах стрелы, стояло ордынское войско.

Могучий батыр, то и дело поднимая на дыбы коня, крутился перед недвижными рядами, что-то выкрикивая.

   — Пора, боярин, — услышал Олег негромкий голос воеводы Дебрянича.

Корней молча поскакал вниз по склону. Олег подумал было, что именно воевода возглавит удар, но тут Дебрянич шепнул, словно татары могли его услышать:

   — Я ему доверил засадную сотню.

Настал тот знакомый всем полководцам краткий момент перед началом боя, когда поздно уже что-то перестраивать и когда замирают по обе стороны незримой черты те, кому через несколько мгновений предстоит вступить в смертельную схватку.

Татарский батыр повернул коня, и вся масса степняков, набирая разбег, двинулась вперёд. Рязанцы в свою очередь по знаку воеводы пустили коней с места в карьер, стремясь быстрее набрать необходимую в конной сече скорость. Ордынцы яростно взвыли, пугая противника и заводя себя. У Олега мороз пробежал по спине.

Вдруг из толпы молодых дружинников выскочил на стремительном вороном жеребце Васята, что-то крича и размахивая обнажённой саблей, он поскакал по склону холма вниз, туда, где вот-вот должна была начаться битва.