Многоцветные времена [Авторский сборник] - [14]

— Они не работают, — сказала тихо Ксения. — Они остановились.

— Да, — ответил, нахмурясь, Бумер, — они не работают давно. Все равно нефть некуда девать. Нам придется бросать ее в море, если она покажется. Не наливать же ее в зажигалки. Не будем смотреть туда. Мне надоела война, и я не хочу переваривать всякий случайный ужас, который встретится по дороге.

Он привлек ее к себе уверенно и чуть рассердясь. Она услыхала шорох под обрывом и заглянула туда. На выступе значительно ниже их сидел человек, черный, как нефтяная вышка. Увидав Ксению, он снялся с места бесшумной птицей. Он пошел по горе вбок, оглядываясь на Ксению.

— Ходят тут, ходите, что ж, доходитесь! Хозяева! — крикнул он пренебрежительно и громко.

— Зачем вы зачесываете так гладко волосы? Молодые женщины не имеют права делать такие вещи. Это похоже на солдата, отрезающего себе указательный палец, чтобы избежать обязательной службы.

Ксения покраснела. Черный рабочий еще стоял перед глазами.

— Пойдемте вниз, — вдруг сказала она. — У меня… У меня кружится голова.

Бумер засмеялся и стал целовать ее, как целуют ребенка, проснувшегося среди ночи и вскрикнувшего от неожиданного страха.

До них донеслось посвистывание и жужжание, будто большая цикада летела с моря. По дороге над морем мчалось узкое облачко пыли и стрекотало на ходу, подпрыгивая.

Они сбежали вниз, и вестовой подвел им низких и легких лошадей. Бумер, при виде первого английского солдата, стал четким и суровым. Мотоциклист приложил жирную от масла руку к закопченной фуражке:

— Лейтенант, вам пакет.

— Как вы нашли меня?

— Мне сказали, что вы на постах около залива.

Лейтенант прочел, тихо свистнул и пошел к лошади. Оливковое лицо его полиняло от волнения. Некоторое время они молчали по дороге.

— Что это было? — спросила она, укорачивая повод.

— Приказ. Меня вызывают в штаб, дорогая.

То были улицы, где рождались армянские анекдоты и составлялись заговоры. Здесь продавались заклинания, средства против оспы, поддельные драгоценности и ветхие рукописи. Зеленые селедки лежали в тишине лавок, освежающие напитки сияли за разноцветными стеклами, муссаватисты точили ножи на армян, оглаживая крашеные бороды, чистильщики сапог прятали в своих ящиках вместе с кремами и тряпками оружие казенного образца, гнилые финики были перемешаны так, что казались мягкими и свежими, дашнакские лазутчики, оглядываясь, входили в двери, завешанные коврами. Купцы и амбалы оглядывали англичан со смесью раболепства и ненависти.

Желтые горки орехов вырастали из мешков. За этими лавками, далеко к северу, за городом лежали черные от нефти дома, где жили рабочие, и трехлинейные винтовки и разобранные пулеметы хранились до поры до времени вместе с красными флагами под их закопченными жилищами. Таким образом несколько вулканов копили свою лаву в разных частях Баку.

Капитан Крабб шел похожий на свеклу, затянутую в зеленое. Капитан Крабб веровал в порядок, как фермер, и поле его мысли было невелико. Ольга Агеевна шла с ним рядом, хозяйственная и распаренная от жары. Перед ними разбегались мальчишки, и лавочники прикладывали руки к груди и ко лбу. Английские солдаты открыто продавали свой паек: шоколад и консервы. Капитан отвернулся. Поле его мысли было огорожено забором. За этот забор он избегал заглядывать. Солдаты стучали в консервные банки, как в маленькие барабаны, и торговались, показывая на пальцах цену. Женщина предлагала им сначала серебряный подсвечник и щипцы для сахара, потом обесцененные бумажки, потом себя. Они хохотали и толкали друг друга, как загулявшие крестьяне.

— Джемсик, — сказала Ольга Агеевна на скверном французском языке, — мне надоела Россия. Когда мы будем в Англии, в своей милой квартирке (она питала страсть к уменьшительным), с цветочками и ковриками, с моими шемахинскими ковриками и семью слониками, с таким уютом, с таким уютом…

— Я уже весь провонял здесь, с вашего разрешения, керосином. Я стал почти саламандрой, — отвечал он на таком же скверном французском языке. — Однако мы не заблудились?

— О нет, нам нужно повернуть только в ту сторону.

В семи шагах от них три английских солдата шли под руку с обезьяной. Обезьяна, одетая с ног до головы во все солдатское, почесывалась и подмигивала человеческими глазами. Солдаты натравливали ее на перса, с презрением смотревшего на них. Обезьяна вдруг запустила руку в мешок с орехами и швырнула всю горсть в перса. Орехи виновато стукнулись о голову хозяина и упали. Солдаты окатили перса дикими ругательствами. Капитан быстро прошел между лавок. Свекла в мундире на многое закрывала глаза. Солдаты скучают в этом городе, где все обыкновенно дешевые вещи дороги, а все обыкновенно дорогие — дешевы.

— Ольга, — обратился он к спутнице, — сумеете ли вы держать дом средней руки, хороший дом с гостиной и друзьями раз в неделю?

— О, Джемсик, — ответила она почти благоговейно, — ты забыл, я была женой офицера русской гвардии. Он с честью пал за дело союзников. С тех пор как эта революция пустила мужиков во все двери, все эти валенки и тулупы, солдатчина вокруг, я задыхаюсь в России, Джемсик. Здесь вообще нельзя больше жить, но мы, кажется, пришли.