Много на земле дорог - [67]

— Сейчас же пошлите кого-нибудь к нему и узнайте, не требуется ли какая-нибудь помощь. А из-за чего произошла драка, вы интересовались?

— Не знаю. Драчуны молчат, — сказала Надя и сильно покраснела.

— Трезвые были?

— Конечно! Разве Алексеев был когда-нибудь пьяным? Синицын тоже пришел трезвый и работал за пятерых.

— По-видимому, из-за девушки схлестнулись ребята, — сказал директор, не заметив, как Надя снова мучительно покраснела. — Итак, узнайте, как чувствует себя Алексеев, и позвоните мне. — Директор хлопнул по столу своей широкой ладонью.

Надя с трудом разыскала Савву Капитоновича в арматурном цехе. Все его дела почему-то всегда сосредоточивались не на полигоне, а в других цехах. Он стоял в замысловатой аллее сеток и каркасов, около сварочной машины, на которой сварка шла одновременно в двадцати четырех точках. Вспыхивали ослепительные голубоватые огни, с шипением разлетались золотистые искры.

Савва Капитонович сделал гримасу, точно у него заболел зуб.

— Опять уходишь? Ох, уж этот комсомол! — ворчливо сказал он. — Ну иди, иди, коли директор велел, ищи посыльного!

На снегу, раскинув руки, лежал Слава.

5

Надя так увлечена была заводом, что все остальное словно мало ее касалось. Она редко писала домой матери, отцу, младшей сестре, которые по-прежнему жили в Веселой Горке. Когда приходили от них письма, Надя упрекала себя в эгоизме и бессердечии, сразу же писала ответ, но потом опять забывала обо всем на свете.

Она получала письма и от Кости Лазовникова. Целый год они писали друг другу о смысле жизни, о месте человека на земле. Оба считали, что не место красит человека, а человек украшает землю. Писали они друг другу о книгах, о кинокартинах, о людях, которые окружали их. И часто спорили. Костины письма Надя перечитывала по нескольку раз и только его письма почему-то хранила…

Надя поступила во Всесоюзный заочный инженерно-строительный институт. Науки давались ей легко, но она относилась к учению без горячности. Душой ее владел завод, только он ее увлекал, заставлял радоваться или огорчаться. Радовало, что к зиме был отремонтирован дом на полигоне. В нем стало тепло, чисто, уютно. Радовало то, что бригада Ивана Синицына, работающая на балках, стала бригадой коммунистического труда и держала высокие показатели. Еще радовало Надю то, что на заводе работал механиком голубоглазый Слава. Он чем-то напоминал ей Костю, — может быть, своей собранностью и добротой в отношениях с людьми.

Были у нее и огорчения. В дни получки рабочие полигона по-прежнему напивались, и она приходила домой расстроенная, ночью плакала в подушку, чтобы подруги по общежитию не слышали. Большие надежды возлагала она на экскурсию в Ленинград и в списки экскурсантов постаралась внести большое число самых недисциплинированных рабочих полигона.

Однажды в комитет комсомола, когда она просматривала списки экскурсантов, пришел Иван Синицын.

— Можно приземлиться? — спросил он, направляясь к стулу и снимая с головы большую, как сито, круглую каракулевую кубанку.

— Садись, Ваня. Заявление принес?

— Принес заявленьице, Надежда Васильевна. — Он положил на стол мятую бумажку, разгладил ее большой рукой и беспокойно взглянул на Надю своими серыми глазами в густых черных ресницах.

«Не зря его прозвали Ильей Муромцем», — подумала Надя, приглядываясь к большим рукам Ивана, к его широким плечам.

Был он одет в широкие шаровары грузчика, в короткую на меху куртку, перетянутую ремнем. Ворот куртки, так же как и ворот рубашки, был расстегнут.

— А биографию написал? — спросила Надя.

— Биографию? Не написал. А надо?

— Конечно, надо, — ответила Надя и взяла заявление.

На бумаге было написано:

«Прошу принять меня в комсомол. Иван Синицын».

— А биография у меня короткая, Надежда Васильевна. Родился в Крыму, в Бахчисарае. Ты бывала там?

— Нет, не приходилось.

— Ну и жаль. Мне двадцать четыре года. Холост. Имею на примете невесту, да боюсь объясниться с ней. Вдруг не пойдет?

— Кто твои родители?

— Родители колхозники. На виноградниках всю жизнь. И сейчас там. Я четыре класса окончил. Не хотел учиться. А теперь жалею…

— Учись заочно. У нас почти все учатся, — сказала Надя.

— Отвык от умственного труда, Надежда Васильевна. Так вот, продолжаю. Работал в разных городах на стройках: сегодня в Омске, завтра в Кисловодске, через месяц в Москве. Все города повидал. Это и нравилось. А на железобетонном застопорило… Мастер такой попался… — Иван выразительно поглядел на Надю. — Вот и вся биография. Не шибко интересно было слушать, Надежда Васильевна?

— Почему же не интересно? Биография трудовая. Жаль, что по разным местам летал много. И еще жаль, что не учился…

— Послушай меня, Надежда Васильевна, — сказал Иван и поднялся. Он покраснел, и на лбу его выступили капельки пота. — Вот стану комсомольцем, работать буду еще лучше. Получу в общежитии комнату. Выходи за меня замуж. Буду тебя на руках носить, как королевну.

— Что ты, что ты, Иван! — испуганно вскочила Надя. — Я замуж не собираюсь…

— А ты соберись. Мне приданого не надо. Наживем.

Надя протянула вперед руки, как бы защищаясь от него, воскликнула:

— Уйди сейчас же, здесь не место говорить об этом…