MMMCDXLVIII год - [9]

— Ну, что будет то будет! — сказал первый, но подумав, продолжал:

— Послушай, разве сам Властитель скажет Сотнику, что депеши без доклада вошли, а я уж не скажу никому!

— Это здоровее! Терпеть беду, так уж вместе.

— Эге! Властитель идет, подавай жеребца!

Иоанн с наклоненною на глаза шапкою, спустился с лестницы, подошёл к вороному жеребцу, вырвал узду из рук дневального, сел верхом и поскакал по дороге к городу.

— Ну, друг, Властитель что-то хмурен, быть беде! Смотри, молчи, ни слова! — сказал один воин другому; и они помчались в след за Иоанном.

Вестовая пушка, на горе, возвестила удаление Властителя. Как после сильного удара грома мертвеет вся природа, так шум народный вдруг замолк в долине. Какое-то недоумение выразилось в общем молчании, казалось, что удовольствия повсюду прекратились. Свита царская понеслась в след за Иоанном.

При самом входе в грот стояли двое из приехавших к оному неизвестных в дорожных плащах. Они следили взорами удаление Иоанна.

— Ну, да здравствует новый Царь! — произнёс один из них; смех его отозвался в гроте и между скалами.

— Да здравствует! — повторил другой, — да не отяготит его бремя царствования, и да не забудет он уплатить нам долг свой, а не то….

— Не то… концы еще не в воде, а у нас в руках! — сказал первый.

— Не худо придумано, Эвр! — произнёс другой; и они скрылись по тропинке, идущей от грота в густой томарисковый кустарник.

IV

— За что не добр, к нам Властитель? Не, хотел поздравить нас с счастливой ловлею и разделить с нами сладкого куска! — говорили охотники, расходясь по домам как гости с пира Узуль-мары, когда мстительный Огр обратил ее в истукана. Только огненные головы юношей не совсем еще потушило общее горе; только старцы, впивавшие с слезами виноградников Архипелагских сладкое усыпление чувств, молча, смотрели еще в глаза друг другу, и не верили, что в этот день им не удастся уже поднести к устам своим заздравный кубок Царю, и опорожнить как чашу, наполненную духовным блаженством.

— Государь намерен был ожидать окончания охоты в гроте, но не дождался даже и меня, не спросил обо мне… это не понятно! — произнес Любор, и поскакал в след за Царем.

При въезде в ворота северо-западные, он догнал следовавших за Иоанном двух дневальных воинов охранной сотни, и спросил их о причине неожиданного отъезда Властителя из долины гротов.

— Не знаю, — отвечал один из них.

— И я не могу знать, Ваша Светлость, — подтвердил другой.

— Как не знаете?

— Точно так, Ваша Светлость!..

— Что так?

— Так…

— Кто был с Государем?

— Никого не было, Ваша Светлость!

— Но вы где же были?

— Были…

— Как же вы говорите, что никого не было?

— Никого, Ваша Светлость.

— Глупцы! — прошептал с сердцем Князь и подъехал к Иоанну.

— Государю Властителю не угодно было ожидать окончания охоты? — сказал он ему.

— Да!

— Успех охоты превзошёл ожидание….

На эти слова не было ответа. Любор замолчал и в недоумении ехал за Иоанном.

Молча проехал Иоанн улицы Босфоранские и не обращая внимания на поклоны встречающегося народа. Выехав на большую площадь, приблизился он к Старому дворцу, подле подъезда сошел с лошади; все последовали его примеру; приняли от него лошадь, и он скорыми шагами поднялся на мраморную лестницу; подошёл к двери, схватил за ручку замка, повернул; но двери не отворялись.

— Дворец заперт, Государь, — сказал Любор. Иоанн остановился. Скоро принесли ключ, двери отперли, и он вошел во внутренность покоев, где владычествовало молчание, как в царстве Леты. Только на золотых карнизах высоких стен отражался еще свет румяной, вечерней зари; темнота скрывала уже роскошные и блестящие украшения длинного ряда дворцовых покоев.

Все следовавшие за Иоанном остановились в Сборной палате; ибо Властитель, пройдя оную, захлопнул за собою двери.

Не постигая причины мрачности его, все с удивлением изыскивали в уме своей причину приезда в Старый дворец, который со времени совершения в оном обряда венчания на царство, стоял пустым.

После долгого ожидания возвращения Иоанна, Князь Любор, более прочих приближенный и более прочих решительный, пошел в глубину длинного ряда покоев.

Он нашел Иоанна в покое, который был светлее прочих; ибо сияние вечерней зари и взошедшая; луна проницали во внутренность, сквозь хрустальный свод, посреди коего золотой орел с распростертыми крылами, держал венец, озарённый лучами. Иоанн сидел, поддерживая голову, так что кисть руки скрывала все лицо его. Приближение Князя, казалось, вывело его из задумчивости, он произнёс невнятно:

— Кто?

— Что угодно приказать, Государь?

— Огня! — был глухой ответ Иоанна.

Князь вышел и отдал приказание дневальным.

— К нему нет приступа! — говорил он, возвращаясь в Сборную палату.

— Что это значит? — был общий вопрос, и никто не мог разрешить его, как надписи на Виндзойском камне, начертанной по преданиям жителей, до создания мира.

Только один блюститель Босфорании равнодушно повторял:

— Должно ожидать приказаний, или выхода Властительского; ибо верно, он не долго останется здесь, и отправится в Новый дворец.

— А мне кажется, — сказал Князь, — что Государю угодно здесь провести ночь, потому что он приказал осветить дворец.