Млечный путь - [31]

— Эй ты! — приказал гордо выпятив грудь. — Вытащи из погреба пиво!

— Так ведь погреб-то заперт, Генрих.

— Не Генрих — герр Генрих, невежда! Ключ у меня. Возьми вот и притащи сюда пару кружек.

— Фрау Марта... — начала было Нурания, смекнув, что старый пьянчужка сумел подделать ключи, но тот грубо оборвал ее:

— Тебе что говорят, не понимаешь? Слушайся, когда приказывают господа! Должна знать, Марта моя близкая родственница. Но, смотри, языком не болтай!

Нурания еще не знала, на пользу ли ей эта уловка Генриха с ключом, или ждут ее новые неприятности. С бьющимся сердцем она спустилась в подвал и при коротких вспышках спичек быстро обнаружила бочонок с пивом, недавно привезенный из города к какому-то празднику. Но попробуй вытащи пробку и выцеди из него хоть каплю. Не каждый мужчина откроет бочку с пивом. Поэтому она захватила с собой одну из запотевших от холода бутылок и выбралась на свет.

— А как же пиво? — недовольно спросил Генрих, когда она вручила ему бутылку.

— Разве я могу открыть бочку, герр Генрих?

— Ну ладно, — хихикнул старик, обнажив остатки гнилых зубов, и сделал несколько глотков прямо из горлышка. Лицо и вовсе подобрело, пошло пятнами. Сказал миролюбиво: — Пиво — хорошо, шнапс еще лучше!..

Через полчаса он опьянел окончательно. Начал бормотать что-то бессвязное и вдруг, неуклюже размахивая руками, запел сиплым голосом: «Дойчланд, Дойчланд, юбер аллес!..»[3] Время от времени песня прерывалась петушиным вскриком: «Сталин капут! Русланд капут! Хайль Гитлер!» Обмякла душа, гордость и умиление овладели всем существом старика, из глаз полились мутные слезы. Ему уже не было дела ни до усадьбы, ни до Нурании. Крепкий шнапс и минуты пережитого сентиментального вдохновения сделали свое дело — старик свалился на скамейку.

— Эй, ты, даю тебе час отдыха, — сказал заплетающимся языком. — Я буду спать, поняла?.. — И тут же захрапел.

«Помоги мне, аллах!» — прошептала Нурания, может быть, впервые после детских лет обращаясь к богу, в которого не верила. Небольшой сверток с кусочками черствого хлеба, остатками высохшей, превратившейся в камень колбасы был припрятан под стрехой ее коморки. Оставалось переодеться в собственное платье и прикрепить сверток к багажнику велосипеда. Все это она делала как во сне, мысленно уговаривая себя быть спокойнее и еще больше волнуясь. Но вот приготовления кончились. Нурания распустила длинные каштановые волосы: видела, так ходят молодые немки. Чем не юнг-фрау? Мысль эта немного развеселила ее, напряжение, сковавшее все тело, чуть-чуть отступило.

Убеждала себя: «Ты прилично и чисто одета, внешне ничем особенным от других молодых женщин не отличаешься, даже волосы рассыпаны по плечам. Смелее! А пока Генрих проспится и поднимет тревогу, сумеешь отъехать от хутора километров на двадцать».

Выкатив велосипед из ворот, она огляделась по сторонам и до широкой бетонированной дороги прошлась пешком. Сердце учащенно билось, лицо горело, от страха и волнения отнимались ноги. Огромным усилием воли Нурания заставила себя отбросить сомнения и села на велосипед.

Обсаженная деревьями бетонка уходила на восток, в дрожащее марево, и неизвестно, что там за горизонтом. На счастье Нурании, легкий ветер дул ей в спину, дорога шла чуть-чуть под уклон, и скорость она взяла хорошую. Главное, не волноваться, сохранять веселое выражение лица, приветливую улыбку. Но она то и дело забывала об осторожности и сильнее нажимала на педали; опомнившись, сбавляла скорость, делала вид, будто никуда особо не спешит. То птицей, вырвавшейся из клетки, то сбросившим путы, вольным стригунком чувствовала она себя. Душа ликовала, сердце учащенно билось, и казалось ей, что никогда еще так не радовалась она солнцу, ветру, свободе.

Вот она обогнала груженные мешками подводы, помахала рукой солдату, который тоже был на велосипеде, и поверила в удачу.

Возле моста через небольшую бурную речку Нурания остановилась и стала наблюдать за снующими по нему подводами. Чтобы не вызвать подозрения, прислонила велосипед к дереву и притворилась, будто поправляет цепь. Прошло минут десять, пока движение на мосту не прекратилось, и только тогда поехала дальше.

Наверное, прошло уже около двух часов, как она была в пути. До этого бетонка все время шла под уклон, велосипед катился легко. Но после речки местность изменилась. Дорога стала петлять, то огибая невысокие покатые холмы, то пересекая длинные лощины. Как ни старалась Нурания, колеса крутились теперь не так резво, велосипед начал кидаться из стороны в сторону. Надо было передохнуть.

Пришлось съехать на обочину. Села она прямо на землю и зашлась долгим надсадным кашлем. Только сейчас она поняла, как мало оказалось у нее, изнуренной тяжелым трудом и недоеданием, сил для побега и каким отчаянным безрассудством было отправиться в путь по чужой враждебной стране. Но мысль эта мелькнула и тут же погасла. Не нужно поддаваться минутной слабости. Дыхание наладится, саднящая тупая боль в ногах пройдет. Надо не об усталости думать, а о том, как достичь засветло большого леса, до которого, судя по карте, остается еще не менее пятнадцати километров. Подавив стон, она развязала сверток, отпила несколько глотков воды из бутылки, съела кусок хлеба. Ничего, ничего, сказала себе, все будет хорошо. Только встать... и уснула.