Млечный путь - [111]

Марат догнал его у края небольшой поляны, откуда слышались чьи-то голоса. Людей они еще не видели. Выбежали из чащобы и стали как вкопанные, настолько поразило обоих своей жестокой несуразностью то, что предстало их взору: в середине поляны, уткнув морду в траву, лежал большущий медведь.

Мансур уже заметил убегавших людей.

— Стойте! — закричал он и бросился за ними.

Но те двое и не думали останавливаться, с остервенением пробирались сквозь кусты малинника. Одного Мансур узнал сразу: Зиганша. А другой, кажется, гость Гарафа. Выходит, неспроста вертелся Зиганша возле приезжих. Он и привел того в лес, не иначе.

— Стой, Зиганша, стрелять буду! — крикнул Мансур и нажал на спусковой крючок.

Выстрел уложил браконьеров наземь. По команде Мансура они, опустив головы, вернулись к убитому ими медведю, Зиганша без звука отдал ружье, которое тащил, как палку, по траве.

Тот, чужой, толстяк лет сорока пяти, в высоких охотничьих сапогах и серо-зеленой ладной штормовке, силился сказать что-то, но икал и сипел запаленно, хватаясь за двойной подбородок, голос не шел. Зиганша дрожащими руками пытался зажечь сигарету, спички ломались, гасли одна за другой, и тоже молчал.

Марат сидел на корточках возле медведя и мелко-мелко трясся всем телом. На оклик Мансура он поднял голову, посмотрел на него широко открытыми потемневшими глазами, дернулся как-то судорожно и рывком встал на ноги. Тут он увидел прислоненное к кусту одинокой черемухи ружье и, молниеносно схватив его за ствол, бросился на незнакомого стрелка.

— Убью! — закричал он диким голосом.

Не схвати его Мансур за куртку, пришел бы тому конец. Толстяк сразу осел, опустился на землю и что-то залепетал еле слышно.

Но ружье оставалось у Марата. Он вырвался из рук Мансура, спотыкаясь, подбежал к разлапистому дубу и со всего размаху ударил ружьем по дереву. Раздался треск, новенький карабин разлетелся на куски.

Кажется, этот звук вывел Зиганшу из оцепенения.

— Какое ружье погубил, сопляк! — замахнулся на Марата. — Платить-то чем будешь? — Это был уже всегдашний Зиганша. Наглый, нахрапистый. Начал наседать на Мансура: — Ох, Кутушев, не в доброе дело ты ввязываешься! Ну, ладно, со мной можешь не считаться. А знаешь ли ты, кто такой Дамир Акбарович? То-то — не знаешь! Он ведь бровью поведет — и нет тебя, понял?

— Заткнись, гнида! — не сдержался, осадил его Мансур и подошел к сидевшему на земле Дамиру Акбаровичу. — А ну-ка, гражданин, предъявите документы!

Этот вроде бы тоже немного оправился от испуга. Встал, как-то криво улыбаясь, вытащил из нагрудного кармана красную книжечку, подал молча.

— Ого! — У Мансура брови вскинулись вверх.

— Не говорил я тебе? — Зиганша хмыкнул многозначительно, закурил и, пыхнув едким дымом вперемешку с запахом перегара, положил руку ему на плечо: — Мой тебе совет, годок, надо замять это дело. Ведь не последний же это медведь в лесу...

Мансур смахнул его руку:

— Вредители! Душегубы! Как только земля вас носит!

Поникший, несчастный Марат все не мог оторвать взгляда от мертвого медведя, все ходил вокруг огромной туши.

— Смотрите, дядя Мансур, как они разворотили ему голову.

— Жаканом шарахнули, не иначе. От таких добра не жди.

— Этот, который Дамир Акбарович, каждый раз с секретаршей приезжает. Как выпьет, пристает к отцу: «Скажи, — говорит, — Гараф, сумел бы ты этот дом в рай превратить без меня?» За отца стыдно, — с ненавистью посмотрел Марат на толстяка.

— За отца! Ха-ха! — осклабился Зиганша и выругался грязно. — Какой он тебе отец? Ты же щенок неизвестно чей. Вот и подобрали тебя на улице!

— Врешь! — Схватив ствол разбитого ружья, Марат бросился на него и даже успел хорошенько огреть его по спине.

— Прекратите драку! Что же это, а? За что мне такое несчастье?! — заговорил Дамир Акбарович плаксивым голосом, оттаскивая Зиганшу в сторону. — А ты, Марат, взрослый уже парень, не болтал бы чего не надо...

Зиганша матерился, вырываясь из его рук, грозился стереть Марата в порошок. Марат размахивал ружейным стволом и уже заходил сбоку, подступаясь к Зиганше. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы вдруг не послышались голоса и шум раздвигаемых ветвей. У края поляны появились двое верховых на взмыленных лошадях. Директор заповедника Ташбулатов и молодой научный работник Савельев примчались на выстрелы.

— Кто стрелял?! — грозно нахмурив брови, директор прошелся по лицам находившихся на поляне и вдруг заметил медведя. — Мать честная! — Что-то булькнуло у него в горле, глаза побелели. Приседающей походкой он подходил то к одному, то к другому и, наставив плетку, выталкивал из себя хриплым голосом: — Кто, я спрашиваю? Чье злодейство?

Первым заговорил Зиганша:

— Нет, не злодейство, товарищ Ташбулатов, это... по ошибке...

— Ну? Кутушев, ты-то чего молчишь?

— Да ты меня слушай! Кутушев ведь не видел ничего, — спешил выговориться Зиганша. — Идем это мы с Дамиром Акбаровичем по лесу, и вдруг выскочил откуда-то проклятый зверь да прямо на нас!.. Хорошо, хоть Дамир Акбарович не растерялся, молодцом оказался, а то бы... — Говорил, заискивая перед толстяком, но в то же время отделяя себя от него: дескать, сам он не стрелял, ружье было у Дамира Акбаровича.