Млечный путь - [110]

— Надоело все. Противно! — горячился Марат. — Уехал бы в город, но... В общем, если вы не против, я хотел два-три дня пожить у вас на хуторе. Можно?

— А как родители?

— Маму я уже уговорил. Ей что? Лишь бы я не торчал в ауле. Иди, говорит, хоть от девчонок будешь подальше. На Марьям намекает, — покраснел Марат.

В тот же день они отправились к Голубому Озеру. Знать бы, чем все это обернется, Мансур бы ни за что не согласился взять его с собой, руками-ногами отбился от него. Но не сказано ли, что беда подкрадывается исподтишка, лисьим шагом и входит в дом без стука...

3

В несложном хозяйстве горного хутора каждому делу отведен свой час. Ложится Мансур поздно, за ночь просыпается раза два и поднимается на скалу, чтобы послушать тишину и обозреть спящий лес. На утренний обход уходит часа три. Отдохнуть ему удается уже после обеда.

Парень любознательный и смышленый, Марат быстро освоился на новом месте и заявил, что бездельничать ему надоело и в городе, поэтому будет помогать во всем. Но какой из него помощник? Живая душа рядом, есть с кем перемолвиться словом — вот и рад Мансур. Да и своих занятий Марату тоже хватает. Целыми днями он лазает по скалам, фотографирует зазевавшихся птиц и зверей, поразившие неприступным видом и дикой красотой горные вершины. Очень нравилось ему следить за лесными пчелами.

— Они, наверное, самые трудолюбивые из живых существ, — объясняет Мансур. — Работают с утра до позднего вечера. Но, учти, у них тоже не все просто. Есть трудовые — ну, как бы сказать, — нормальные, что ли, пчелы, есть и разбойники, которые воруют мед с чужих бортей. И это еще не все. Есть пчелы нелетающие, те живут на всем готовом. Их трутнями зовут. Кстати, и человека, который не любит трудиться, но живет в свое удовольствие, за счет других, тоже ведь называют трутнем. Может, слыхал?

Молчит, думает Марат. То ли согласен с Мансуром, то ли посмеивается про себя над его бесхитростным намеком: дескать, наивно все это, слыхали...

Гашура отпустила сына на три дня. Мансур было напомнил ему об этом, но Марат даже слушать не стал:

— Что, трутнем считаете меня?

— Не говори глупостей! — рассердился Мансур. — По мне, хоть до осени живи. Только матери-то что обещал?

— Ничего, потерпит, не ребенок же я. Потом, где я еще увижу такую красоту? И пленки не все использовал. — Марат погладил фотоаппарат.

— Ну, как хочешь. Я не гоню тебя. Вдвоем-то куда веселее, — согласился Мансур, решив, что ответ перед Гашурой придется ему держать.

Марат размечтался:

— Будь моя воля, остался бы у вас на всю жизнь. Красиво здесь. Цветами пахнет.

— На всю жизнь терпения не хватит. А вот на следующее лето — милости прошу, приезжай! Оформим тебя сезонным рабочим.

— Да, было бы здорово! Только мне ведь на будущий год выпускные экзамены сдавать. Но ничего, я найду время...

Так они переговаривались, продираясь сквозь заросли малины и шиповника к самым глухим, затаенным уголкам леса, которые Мансур обещал показать Марату. Этот волшебный мир завораживал парня. Закукует ли кукушка в чаще, застучит ли дятел на вершине высохшего дерева, промелькнет ли молнией белка меж ветвей или раздастся вдали трубный зов лося — Марат, возбужденно блестя глазами, начинает допытываться: сколько лет живет кукушка? много ли лосей в заповеднике? есть ли волки?.. А более всего он мечтает увидеть медведя. В зоопарке и цирке видел много раз, но там они ручные, оторванные от своей стихии. Вот бы хоть издали, хоть одним глазком посмотреть, как ведет себя медведь на воле и сфотографировать его!

— Да, да, — для вида соглашался Мансур, а про себя думал: с парнем-то ухо надо держать востро, еще уйдет один в лес и впрямь набредет на медведя. А у косолапого нрав не больно-то покладистый. Правда, иной раз пройдет шагах в тридцати — сорока, словно смирный телок, опустив голову и не обращая на тебя никакого внимания. Но зверь же дикий. Не однажды Мансур видел его и другим: прет неизвестно куда, с треском ломая кусты, и ревет страшным голосом. Значит, не в духе косолапый, что-то гнетет, чем-то недоволен. Тут уж лучше подальше от него держаться. Особенно надо остерегаться медведицы с медвежатами...

Медведя все же увидел Марат, но было бы во сто крат лучше, если бы он ушел с хутора пораньше и не стал свидетелем того, что случилось на другой день. До сих пор при одном воспоминании об этом Мансура трясет от гнева и ярости.

Да, случилось это на второй день после их похода в самые дальние, глухие места заповедника. Кончив завтракать, Мансур мыл посуду, Марат, что-то напевая про себя, заряжал фотоаппарат. И тут утреннюю тишину разорвал выстрел. От неожиданности Мансур выронил чашку, но в следующее мгновение был уже у двери, сорвав с гвоздя ружье.

Стреляли близко, но где именно, сразу нельзя было определить, и Мансур затоптался на месте, не зная, куда бежать, и в этот момент грохнул еще один выстрел.

Не разбирая дороги, он ринулся на всполошивший всю округу раскатистый звук. Ветви хлестали по лицу, ноги путались в высокой траве, он падал, снова поднимался и бежал, запаленно дыша. Мимо него промчались перепуганные до смерти лоси, пролетая над деревьями, трещали сороки, каркали вороны.