Млечный Путь - [6]

И вот через военные рассказы и романы Чорного снова проходят перед нами люди, которые чем-то напоминают кто — портного из «Третьего поколения» (разговорчивый фельдшер в «Поисках будущего»), кто Гушку из «Отечества» (Невада в «Поисках будущего»), кто Михала Творицкого (Кастусь в «Поисках будущего»), а кто — Скуратовича из «Третьего поколения» (Ксевар Блецька в «Большом дне») и т. д.

Да, это художественные типы, знакомые нам по прежним произведениям Чорного. Так как прототипы у него все те же. («Там (на Слутчине) живут все мои персонажи… Это все оттуда, подлинное…») Только раскрыты образы глубже и освещены другим светом. Самоценность человеческой личности, тем более если это человек труда, который золотыми руками своими украшает землю (как Максим Астапович из «Большого дня»), — вот что по-новому начинает звучать в произведениях Кузьмы Чорного. По-новому и полемично.

Люди, которых Кузьма Чорный в свое время даже справедливо попрекал за мелочность интересов и дел, вдруг стали по-другому видны ему. Потому что в час тяжких испытании человек может раскрыться неожиданно, как тот суровый крестьянин-партизан, о котором раньше, до войны, только и известно было, что он спьяну подрался с петухом.

Все в произведениях Чорного времен Отечественной войны освещено любовью к родным людям, острой, болезненной памятью о родных местах, залитых кровью и огнем. И потому само звучанье знакомых с детства имен, названий для Кузьмы Чорного теперь — большая радость. Никогда он так подробно не перебирал всю географию Белоруссии. Названия деревень, городов для него звучали как музыка.

«Тут же пересекает шоссе и грунтовой большак из Полесья. На юг от шоссе он идет на Вызну, Морочь, Страхинь и Орлик и вклинивается в Огарковские болота. На север же, перемахнув через шоссе, он идет на Семежево, Лешню, Тимковичи, Копыль, Старицу, Перевоз, Самохваловичи, по направлению к Минску. Так что этот большак как бы связывает две белорусские зоны, своей природой, характером и видом далекие друг от друга. Скрещивается тут с шоссе и еще одна, не менее важная дорога. Она начинается где-то между Бобруйском и Гомелем, где сосна уступает место ясеню и дубу и где меньше чудесной мягкой хмурости и задумчивости, чем в укрытых хвойными лесами просторах, куда она уходит, перевалив через шоссе. Эта дорога, неровная, извилистая и скорее тихая, чем людная, кончается где-то между Несвижем и Клецком, проходит через Цапру и Болвань, соединяя таким образом два раздолья нашей Отчизны…»

Красноармейцы в «Большом дне» в самые тяжкие минуты греют себя тем же самым, что и автор, — воспоминаниями о родных местах.

«И долго рассказывали они друг другу о своих родных уголках. И каждый говорил с наслаждением и душевным подъемом, сам переживая наслаждение сказать о родных дорогах».

Когда в хату к маленькой Олечке (один из последних вариантов романа «Поиски будущего») попадает веселый общительный фельдшер и начинает с ласковым юмором перебирать имена и фамилии всех сумличан, мы чувствуем, как сам Кузьма Чорный с удовольствием слушает эту радостную музыку родной земли.

«Нет ли здесь Марыли Парубчихи? А Галена Кохановская здесь? А Александр Христианич? А Сымон? А Светлович? А почему здесь нет Андрея Загляделого?» и т. д.

Многие имена и фамилии тут словно бы специально придуманы для сатирического произведения или комедии, но автору не до комедии, потому что все эти люди, пусть временами по-смешному суетливые или даже неприятно мелочные (в памяти самого автора), все они, и лучшие и худшие, остались там, где «железный зверь» войны и фашизма идет-катится, как по булыжной мостовой, по головам их детей…

«Невинный детский глаз смотрит на железное колесо и знает, что над колесом человеческая голова… В моих ушах стоит треск детских костей, хотя надо мной тихое небо в звездах и закат дотлевает спокойствием…»

Это живет рядом в произведениях Чорного времен Отечественной войны: тихое небо довоенной памяти и страшный грохот реальности, войны, неслыханной жестокости, зверств. Если такое чувство разрывает душу художника, конечно же, вся переработка жизненного и творческого материала (прежнего и нового) идет в том направлении, чтобы увидеть и показать своего героя, свой народ по-настоящему крупно, перед лицом истории и будущего всего человечества. На суд всего мира (но и судьями всего на свете) выводит Чорный своих тимковичан.

Разные жанры, которые использует Кузьма Чорный в период войны (памфлет, рассказ, роман), — как бы разные калибры оружия, и сравнение это не так уж условно, ибо мы отчетливо ощущаем, как по-солдатски видит писатель врага — фашизм, как стремится обстреливать, громить его, и не только «окопы», но и «тылы», «штабы». Он не только ненавистью вооружает читателя, не только гневом, изображая зверства фашистов и страдания, месть наших людей, но и пониманием самой природы фашизма, его истоков и корней.

Созданное Кузьмой Чорным в годы войны — подлинный подвиг писателя. Столько написать и так написать, будучи смертельно больным, уже в 1942 году почти утратив зрение, — иначе как подвигом солдата, который до последней минуты не оставил свой окоп, это не назовешь! «Боже, напиши за меня мои романы…» — вот последняя строка его «Дневника».