Младший брат - [12]
– Не знаю, – буркнул я в ответ. – Но я еще молод. Очень молод.
– Разве? – спросил недоверчиво Савелий.
Я залез в корзину с грязным бельем и попытался сосчитать, сколько же мне лет. Если Антону уже четырнадцать, то мне… я ужаснулся. Я прожил половину своей жизни. Молодость кончилась. Начиналась зрелость.
22
Они появились однажды в вечерних сумерках, просто толкнули калитку и вошли в сад. Галя с Антоном собирали яблоки. Корзины и ящики с яблоками стояли на земле, и Галя перекладывала ряды яблок заманчиво шуршащей бумагой.
– Эй, алле… Где хозяин? – спросил один из вошедших – среднего роста начинающий жиреть господин. Желтоглазостью и оскалом он напоминал ротвейлера. И черная кожаная куртка у него была как собачья шкура. Двое других были тоже крупными псами: один вполне мог сойти за овчарку, другой – холодностью, разрезом глаз, оскалом и повадками тянул на бультерьера.
– Мужа сейчас нет. – Галя выпрямилась, огладила руками шерстяную кофту, и я даже на расстоянии почувствовал ее тревогу.
– А дом чей? – спросил Ротвейлер, окидывая взглядом мой дом с мезонином и презрительно кривя губы. – Типа, на кого бумаги?
– Дом мой. – Хозяйка на всякий случай отодвинула Антошку за спину.
Тот смотрел на Ротвейлера, обмирая и чуя беду. Ротвейлер тем временем схватил из корзины яблоко покрупнее, потер о рукав и с хрустом надкусил. Скривился.
– Кислятина! – и зашвырнул в кусты.
Я прятался в малиннике и не показывался. В отличие от настоящих собак они мой запах учуять не могли.
– В общем, тетка, слушай сюда. В четверг будет здесь наш человек, бумаги привезет. Подпишешь все. Десять косых – за эту развалюху за глаза и по уши.
– О чем… вы… – дрожащим голосом спросила Галя.
– Некогда перетирать. Новую хату мы тебе присмотрели. Барахло свое сама перетащишь. Хата большая, станция рядом… Еще спасибо скажешь.
– Что… десять тысяч? Да как же! Этот дом еще мой отец строил! – возмутилась Галя. – Да я…
– Молчать, дурр-ра! – перебил ее Ротвейлер. – Че, оглохла? Грю: жилье будет. Не на панель, чай, идешь! – Ротвейлер заржал. – Все путем. Хату и бабки получишь. А будешь возникать – дом сгорит. – Ротвейлер скосил желтые глаза на Антона. – Вместе со щенком.
«Я не щенок, а котик…» – я ожидал, что он скажет что-то в таком духе. А он выкрикнул срывающимся голосом:
– Это наш дом, мы его не продаем.
– Щенок что-то гавкнул? – спросил Ротвейлер, и Бультерьер тут же шагнул вперед.
Я не понял, что сделал этот пес, но только и Галя, и Антон оказались на земле, на рыхлой, только что перекопанной грядке.
– Не трогайте его! – испуганно ахнула хозяйка. – Я подпишу…
– Вот так-то. Я ж грил, согласится, – хохотнул человек-овчарка. – Ладно, пусть живет… Не ссы!
Они развернулись и вышли, оставив калитку нараспашку.
– Мама, зачем ты так… А как же наш дом… – В голосе Антона звенели слезы.
– Тошка, они бы тебя убили, просто убили и все.
Хозяйка обняла сына и прижала к себе. Я услышал, как Антон всхлипывает.
– А как же наш родник? И пруд? И елки? Они спилят наши елки на Новый год! А Рыжик? Где он будет гулять?!
23
Что они говорили дальше, я не слышал – пробирался малинником вслед за гостями. Они – с одной стороны забора, по дороге, я – по участку вдоль.
– Дом-то старый, – заметил человек-овчарка. – Лет пятьдесят уже стоит. Венцы небось все погнили.
– Дом – дерьмо, – подтвердил Ротвейлер. – Но участок клевый. Дом снесем, новый поставим на горке, устроим бассейн и фонтан. Плохо, деревьев много, повсюду тень. Ладно, спилить – не проблема. Таджиков наймем пни корчевать. А для этих лохов вполне сойдет та развалюха у станции.
– Под грохот поездов сладко спится, – заржал Бультерьер.
Дальше я слушать не стал, времени не было, и так все с ними было ясно. Я вскочил на забор и оттуда – в траву, вдоль канав вперед и вперед. Наша улица с одной стороны выходит на железную дорогу – но переезда там нет, тупик, так что выезд на шоссе в город лишь с одной стороны. Я бежал, как не бегал никогда еще в жизни. Коты, они ведь не бегуны. Но в тот день я наверняка обогнал бы любую псину. Так, перекресток… поворот… Я пробежал еще метров пятьдесят и остановился. Здесь самое лучшее место: я вижу, какая машина появляется из-за поворота. А водитель на встречной полосе – еще нет…
Я теперь уверен, что тот встречный «КамАЗ» с песком послал мне старый полосатый кот, успевший переселиться на кошачьи небеса. Черная блестящая машина Ротвейлера мчалась в город, а «КамАЗ» шел встречным курсом. И в кабине водителя раскачивался на пружинке потешный полосатый котенок.
Я прикинул расстояние и прыгнул. Разумеется, человек-овчарка, сидевший за рулем, не стал бы выворачивать руль и спасать какого-то безумного кота, решившего перебежать дорогу. Но я прыгнул не под колеса, а на капот – и низкое западное солнце, бьющее водителю в глаза, вдруг исказило масштаб, и просто большой кот показался водиле нереально большим – настоящим полосатым тигром, взявшимся неведомо откуда, может быть, прямиком из индийских джунглей. А может быть, я в самом деле разросся до размеров тигра? Не знаю. Силу в себе я ощущал непомерную. И человек-овчарка вывернул руль, устремляясь на встречную полосу, будто я тащил его за собой весом огромного тела. Я уже спрыгнул на асфальт и мчался в спасительные кусты, и слышал одновременно, как надрываются тормоза «КамАЗа», как грохочет и скрежещет железо. А когда взлетел на ближайшее дерево и обернулся, то увидел, что черная машина впечаталась в нос самосвала и смялась в лепешку со всем своим собачьим наполнением.
В мире Невендаара жизнь и смерть переплелись неразрывно.Даже умирая, ты не обязательно умираешь навсегда. Вопрос в том, кем ты восстанешь из мертвых…Спасти свою жизнь юному Даргану не удалось. Но перед смертью он сумел спрятать свою душу в волшебном медальоне, подаренном когда-то его предкам богом эльфов Галлеаном.Бессмертная плоть и живая душа — такого воина никто не сможет остановить. Но с кем воевать Даргану, и на чьей стороне? Алкмаарцы стали нежитью, бездушным оружием в руках богини смерти — живая душа Даргана не желает служить Мортис.
В близи железнодорожной станции, находят труп женщины. Она убита, одним точным ударом ножа в печень. Грибников в этом районе очень много и личность жертвы установить не получается. Страшное событие для тихого района. К расследованию подключают ссыльного следователя из Питера. Никто не знает за что его загнали в эти края. Корнилов рьяно берется за дело. В помощь следователю поступают местный оперативник и молодой участковый. Вскоре появляется и первый подозреваемый. Но Корнилов решает тщательно разобраться, в этом страшном преступлении.
«…Бывший рязанский обер-полицмейстер поморщился и вытащил из внутреннего кармана сюртука небольшую коробочку с лекарствами. Раскрыл ее, вытащил кроваво-красную пилюлю и, положив на язык, проглотил. Наркотики, конечно, не самое лучшее, что может позволить себе человек, но по крайней мере они притупляют боль.Нужно было вернуться в купе. Не стоило без нужды утомлять поврежденную ногу.Орест неловко повернулся и переложил трость в другую руку, чтобы открыть дверь. Но в этот момент произошло то, что заставило его позабыть обо всем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
«Шестнадцать обшарпанных машин шуршали по шоссе на юг. Машины были зеленые, а дорога – серая и бетонная…».
«Сон – существо таинственное и внемерное, с длинным пятнистым хвостом и с мягкими белыми лапами. Он налег всей своей бестелесностью на Савельева и задушил его. И Савельеву было хорошо, пока он спал…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».