Мистер Кон исследует "русский дух" - [49]

.

Об отношении большевизма к Западному миру

1923

Большевизм "в известном смысле пытается европеизировать Россию, дать ей упорядоченное правление, охватить научным просвещением сознание масс…

…Неведомые народы в глубинах и на границе Азии впервые в известной нам истории обрели собственную жизнь, европеизировались при этом, пришли в соприкосновение с существующей цивилизацией"[179].

1957

"Ленин смотрел на западное общество и цивилизацию, как на главного врага. Он не только повернул Россию против Запада, но и обратился к Азии за поддержкой в борьбе против Запада". "Отступничество России от союзников в марте 1918 г., когда столица ее была перенесена из Санкт-Петербурга, обращенного к Западу, обратно в Москву, означало растущее отчуждение России и Азии от Запада"[180].

Сравнение Гансом Коном буржуазных революций XVII–XVIII вв. с пролетарской революцией в России

1923

"В то время как французская революция была только европейским событием, русская все более вырастает в общечеловеческую. Большевизм — это шаг к общечеловеческому синтезу… Дворянство и буржуазия кажется исчерпали себя, их творческие силы иссякают… Новая грядущая эпоха, которую едва ли может сдержать новый Священный союз и плоды которой увидят только будущие поколения, заключается в освобождении четвертого сословия. Если задачей французской революции было освобождение третьего сословия, то ясно, насколько грандиознее масштабы русской революции. Дело идет о бесчисленных миллионах новых людей, о становлении и преобразовании целых народов. А с освобождением четвертого сословия начинается новое человечество: космос новых чувств, новых ценностей, новых дерзаний. Новая культура, о которой еще никто не может сказать, какова будет она, вовлечет в светлую сферу своего влияния миллионы прежде тупых и духовно забитых людей, множество затерянных и впавших в спячку народов. Все яснее будет вырисовываться единство человечества"[181].

1957

"Англо-американские революции XVII и XVIII вв. развились на основе единственных в своем роде английских традиций самоуправления и индивидуальной свободы. Они могли привести к постоянному расцвету законных свобод… Французская революция ввела символы нового культа свободы и прав человека и связала воедино три слова, выразивших суть новой цели демократии: свобода индивидуума, равенство и братство людей… Новые идеи проникли в Европу и даже в Центральную Россию… демократия впервые, казалось, была близка к завершению своей всемирной миссии освобождения всех классов и всех людей… Русская революция означала катастрофу, ибо арена ее находилась среди политически, культурно, социально отсталых европейских масс, там, где традиции свободы едва успели пустить корни"[182].

В 1922 г., когда еще немногие люди на Западе понимали смысл происходящих в России процессов, Кон, оценивая первые успехи большевиков на созидательном поприще, писал: "Здесь (в России) за последние годы сделано бесконечно многое"[183]. 35 лет спустя, когда всему миру стало ясно, как бесконечно много сделано в России, Кон решил… "закрыть" ее историю на Октябре 1917 г.

Не удивительно после всего сказанного выше, что и всю проблему "западного" и "восточного" национализма молодой Кон трактовал совершенно с иных позиций. В Европе, писал он, национализм уже выполнил свою историческую миссию и потерял моральный смысл. "На Востоке его можно расценивать в духовном и хозяйственном отношении еще как положительную и прогрессивную силу…"[184]

Борьбу СССР "против капитализма западных держав" Кон рассматривал в этой связи не как попытку отгородить Восток от Запада, Азию от Европы, а как событие, впервые включающее отсталые народы Азии в русло общечеловеческого единого социального прогресса[185].

Еще в 30-е годы Кон обличал фашизм и доказывал, что коммунизм — последовательный противник фашизма, прямая противоположность ему "по своим целям и всему мировоззрению". Ныне тот же Кон уверяет, что государство Аденауэра — это "свободный мир" с "демократической структурой", и заодно "доказывает", что фашизм и коммунизм — "одно и то же"[186].

Если бы "великому историку современности" было суждено издать полное собрание своих сочинений, ему пришлось бы немало потрудиться над переписыванием и вымарыванием своих собственных ранних работ — почти все знаки в них он сумел переменить на обратные! Раньше он стоял на распутье между мистикой и исторической наукой. Теперь мистика органически дополняется фальсификацией истории, препарированием не только чужих, но и своих собственных работ. Но зато если ранние исследования Ганса Кона помогали зарубежному читателю понять "смысл и судьбу" великой революции, то теперь о его последних "трудах" этого не скажешь. Эти труды оставят в совершенном недоумении зарубежного читателя, когда тот попытается понять, каким образом прежде отсталая и забитая Россия сумела встать во главе социального прогресса и повести за собой сотни миллионов людей, каким образом вышла на первое место в мире ее наука, как она оказалась способной поставить теперь перед собой задачу — выйти в течение ближайших 12–15 лет на первое место в мире по объему промышленного производства, обеспечить самый высокий в мире уровень жизни народа. Вряд ли разъяснят что-либо этому читателю коновские басни о "монголо-византийской традиции", "бланкистах-большевиках", "отгородивших Россию от Запада", экскурсы в историю панславизма, цитаты из Достоевского и Тютчева. Но кое о чем ему, безусловно, расскажут работы безвестного молодого историка Ганса Кона.