Мишка, Серёга и я - [34]

— Хороша? Во какую разыскал!

Девушка старательно смеялась. Мне почему-то казалось, что ей хочется заплакать.

Сашка Гуреев толкнул меня в бок и зачарованно спросил:

— Гарька, а Званцев был в Париже? Или в Лондоне?

— Конечно, — сказал я.

Борисов вздохнул и неожиданно сказал:

— Я в трусах пришел. Мать шипела, но я ни в какую! Вдруг тренироваться дадут? Я больше никогда в жизни кальсоны не надену.

— Герой! — сказал Гуреев. — Я вообще ни разу в жизни их не надевал.

Синицын сказал, что он тоже ни разу в жизни не надевал. Все ребята стали говорить, что они круглый год ходят в трусах. Я тоже сказал, что хожу в трусах, хотя это было неправда. Но я ничем не рисковал: не заставят же они меня на лестнице задирать штанину!

— Мой отец будет писать портрет Званцева, — вдруг сказал Синицын, когда мы свернули в коридор (Синицын гордился и часто хвастался тем, что его отец — художник).

— Подумаешь! — сказал я. И окликнул Званцева. Он лениво оглянулся. — Вам понравилось, как мы тогда патрулировали? — спросил я.

Званцев рассмеялся, взъерошил мне волосы и одной рукой взял меня за плечи.

Я надулся от гордости и посмотрел на ребят. Они уставились на меня так завистливо, что мне их даже стало жалко.

— Между прочим, отец этого парня — художник, — сказал я Званцеву. — Он хочет вас писать.

— Что ты за меня говоришь! — возмутился Андрей. — Что я, сам не могу!..

Он стал торопливо рассказывать о том, какой его отец хороший художник. Вот она, людская благодарность! Андрей так растрещался, что не давал мне сказать ни слова. Выбрав момент, я перебил Андрея:

— Вам понравилось, как мои ребята троллейбус остановили?

Званцев поморщился.

— Цыц, золотая рота! — прикрикнул он.

Я обиделся. Со мной-то он мог бы разговаривать иначе. Я упрямо буркнул себе под нос:

— Патрули приносят пользу обществу.

Званцев насмешливо посмотрел на меня.

— Как, как? — переспросил он. — Обществу? Узнаю Генкино воспитание. Цирк! Теперь еще дай честное комсомольское. Валяй, валяй, доставь удовольствие!

Я растерянно оглянулся на ребят. Но и они тоже притихли. Тогда я сказал неуверенно:

— Зачем вы нас дразните?

— Дай честное комсомольское, — приставал ко мне Званцев. — Дай! Что тебе, жалко?

За моей спиной злорадно засмеялся Синицын. Я исподлобья смотрел на Званцева и чувствовал, что краснею. Мне захотелось домой.

— Дай честное комсомольское, а то я вас всех выгоню! — весело сказал Званцев.

— По пустякам честное комсомольское не дают, — пробормотал я.

— Смотри-ка! — рассмеялся Званцев. — Устав выполняешь? Как там: не пить, не курить, в бога не верить?

Я не ответил.

— Чего молчишь? К женщинам по-товарищески относиться?

— Пожалуйста, оставьте меня в покое, — попросил я. И невольно попятился.

— Правда, оставь ты его, — нетерпеливо сказала девушка. — Пойдем, Гриша. Он сейчас заплачет. Рано с ними о женщинах говорить.

— Какое там рано! — отозвался Званцев и дружелюбно щелкнул меня по лбу. — Он вашего брата лучше, чем математику, изучил. Мы с ним знаем, как с девицами обращаться. По-товарищески. Прямо в кабачок — да водочки, водочки! Верно, хозяин?

Я вдруг представил себе, как Званцев пригласит Аню в ресторан и будет наливать ей водочки, водочки…

— Как вам не стыдно! — проговорил я, задыхаясь.

Званцев расхохотался.

— Крошка, — сказал он, — показать тебе фокус?

Он обернулся к девушке и неожиданно позвал:

— Цып-цып-цып… Хозяин района, как по-твоему, подойдет?

Я снова попятился, натолкнулся на Сашку Гуреева и крикнул девушке, которая стояла в нерешительности:

— Не ходите! Не надо!

Девушка жалко взглянула на меня, потом на Званцева.

— Ну! — уже грозно сказал ей Званцев.

Девушка неуверенно пошла к нему. Она шла, потупившись, как бы нехотя, но все-таки шла…

— Вот так, — усмехнулся Званцев, беря ее за подбородок.

Как бы хорошо я ни относился к девушкам, в том числе и к Ане, отныне я никогда не смогу забыть, что кто-то может позвать их: «Цып-цып-цып…»

— Гадость, гадость! — закричал я и неожиданно для себя громко всхлипнул.

VI

На секунду все неловко замолчали. Отвернувшись и жалко всхлипывая, я пытался освободиться от рук Кости Борисова, который зачем-то меня обнял.

Если бы я был настоящим человеком, я подошел бы к Званцеву, ударил его по лицу и крикнул: «Негодяй!» Вместо этого я расплакался совсем по-детски и очень глупо.

Вдруг кто-то из ребят, кажется Гуреев, удивленно сказал:

— Глядите-ка!

Строгий женский голос спросил за моей спиной:

— Товарищ Званцев, этот мальчик говорит, что он пришел к вам.

Я оглянулся через плечо. Женщина в глухом черном платье подталкивала перед собой нашего Серёгу. Он держал пальто под мышкой и невозмутимо глядел по сторонам.

— Гоните их всех в шею, — лениво сказал Званцев. — И этот детский сад тоже.

— Идите, мальчики, — строго сказала женщина.

— Доревелся? — зашипел на меня Синицын. — Нюня! Все из-за тебя!

Только тут я понял, что нас выгоняют.

Ребята спускались по лестнице молча.

Я шел последним и представлял себе, как будет смеяться над нами Мишка.

— Как там ваш патруль? — грустно спросил у Сережки Гуреев.

Серёга хмыкнул.

— Что ты к нему пристал, Сашка? — вяло сказал Борисов. — Серёгу не знаешь? Смылся он, и всё тут.

— А что я там мешаться буду? — весело сказал Серёга. — Там и без меня народу хватает.