Миры Клиффорда Саймака. Книга 11 - [9]

— Не захочет ли Вечерняя Звезда, — спросил Джейсон, — прийти сюда и пожить с нами? Присутствие молодой девушки оживило бы дом, а я готов помогать ей советом в выборе книг.

— Я передам ей, — сказал Красное Облако. — Она будет очень рада. Ты, конечно, знаешь, она называет тебя дядя Джейсон.

— Нет, я не знал, — ответил Джейсон. — Я польщен.

Двое мужчин сидели в молчании в тишине библиотеки. Часы на стене громко отсчитывали секунды. Красное Облако пошевелился:

— Джейсон, ты следил за временем. За тем, сколько прошло лет. У тебя даже есть часы. Мы не имеем часов и не вели счет. Не обременяли себя понапрасну. Мы встречали каждый день и проживали его сполна. Мы живем не днями, а временами года. А времена года мы не считали.

— Где-то, — сказал Джейсон, — я мог потерять день или два или день-другой добавить — не могу сказать точно. Но счет мы вели. Прошло пять тысяч лет. Физически я в том возрасте моего деда, когда он стал вести записи. После этого он прожил почти три тысячи лет. Если я последую его примеру, я проживу полных восемь тысяч. Это кажется невозможным, и даже несколько неприлично человеку жить на свете восемь тысяч лет.

— Однажды, — сказал Красное Облако, — мы, может быть, узнаем, куда исчезли Люди и почему мы так долго живем.

— Возможно, хотя я не надеюсь. Я вот о чем подумал, Гораций…

— Да?

— Я мог бы собрать партию роботов и послать их, чтобы они расчистили для вас поля. Они слоняются тут без дела. Я, правда, знаю, как вы относитесь к роботам…

— Нет. Большое спасибо. Мы примем кукурузу, и муку, и все остальное, но мы не можем согласиться на помощь роботов.

— Что, в сущности, вы имеете против них? Вы им не доверяете? Они не будут вам докучать. Они просто расчистят поля, а потом уйдут.

— Рядом с ними мы чувствуем себя неловко, — сказал Красное Облако. — Они не вписываются в наш уклад. Напоминают, что с нами случилось, когда пришли белые люди. Мы порвали с прошлым полностью. Сохранили всего несколько вещей. Простые металлические инструменты, плуг, большую хозяйственную предусмотрительность — мы больше не живем, сегодня пируя, а завтра голодая, как бывало до появления белого человека. Мы вернулись к прежней жизни в лесах, в прериях. Мы стали жить, полагаясь только на самих себя; так должно быть и впредь.

— Кажется, я понимаю.

— Я не уверен, что мы доверяли роботам, — продолжал Красное Облако. — Не до конца. Те, что у вас работают на полях, они, может, и ничего. Однако некоторые из диких… Я говорил тебе, что теперь их много выше по течению реки, на месте какого-то старого города…

— Да, я помню. Миннеаполис. Вы их видели много-много лет назад. Они что-то строили.

— Они и теперь строят, — сказал Красное Облако. — Мы видели их, когда спускались по реке, издалека. Их больше, чем когда-либо, и они по-прежнему строят. Огромное здание, хотя на здание оно не похоже. Роботы не стали бы строить дом, верно?

— Не думаю. Во всяком случае, для себя. Непогода не имеет для них никакого значения — они сделаны из сверхпрочного сплава. Он не ржавеет, не изнашивается, выдерживает практически все. Непогоду, холод, жару, дождь… им все это нипочем.

— Мы там не задерживались, — продолжал Красное Облако. — И держались подальше. Смотрели в бинокль, но увидели немного. Пожалуй, мы были напуганы, чувствовали себя неуютно. И быстренько убрались оттуда. Вряд ли что-то реально угрожало нам, однако мы не стали рисковать.

Глава 4

Вечерняя Звезда шла сквозь осеннее утро и разговаривала с друзьями, которых встречала по пути. Будь осторожен, кролик, когда щиплешь клевер: рыжая лисица вырыла себе нору прямо за холмом. А ты что стрекочешь, пушистый хвостик, и топаешь на меня лапкой: мимо проходит твой друг. Ты обобрала все орехи с тех трех больших деревьев возле ущелья, прежде чем я успела до них добраться. Ты должна радоваться, поскольку ты самая счастливая из белок: у тебя есть глубокое дупло в старом дубе, и тебе будет там уютно и тепло, когда придет зима, и у тебя везде припрятана еда. Цыпка моя, для тебя сейчас не время. Почему ты уже здесь, на чертополохе? Тебе еще рано прилетать. Ты должна прилететь, когда в воздухе закружатся снежные хлопья. Ты опередила своих собратьев; тебе будет одиноко без них. Или ты, как и я, радуешься последним золотым дням?

Она шла сквозь утреннее солнце, и вокруг нее золотилось и пламенело разноцветное великолепие редколесья. Она видела металлически блестевший золотарник, небесно-голубые астры. Она ступала по траве, когда-то сочной и зеленой, а теперь побуревшей и скользкой. Она опустилась на колени и провела рукой по зелено-алому ковру лишайника, пятнами покрывшего старый серый валун, и внутри у нее все пело, ибо она была частью всего этого — да, даже частью лишайника, даже частью валуна.

Она взобралась на вершину гряды, и теперь внизу лежал густой лес, покрывавший холмы по берегам реки. Здесь начиналось ущелье, и она стала спускаться по нему вниз. В одном месте из земли бил родничок, и девушка шла по ущелью, а где-то рядом, прячась в камнях, бежал и пел ручеек. Ей вспомнился тот, другой, день.

Тогда было лето, холмы покрывала зеленая пена листвы, и на деревьях пели птицы. Она крепко прижала к груди амулет, и опять услышала слова, сказанные ей деревом. Это, конечно, очень нехорошо, женщина не должна заключать соглашение с деревом. И ладно бы с березой, или тополем, или каким-нибудь другим деревом, поменьше, более женственным. Но с ней говорил старый белый дуб — дерево охотника. Дуб стоял впереди, старый, в наростах, сучковатый, могучий, но, несмотря на всю свою толщину и мощь, казался припавшим к земле, словно приготовился к бою. Листья его побурели и начали сохнуть, однако не успели опасть. Дуб все еще кутался в свой воинственный плащ, хотя деревья вокруг уже стояли совсем обнаженные.