Миртаит из Трапезунда - [83]

Начинало темнеть, а мы так и не выехали на приморский тракт. Впрочем, Агапит оставался невозмутимым и самоуверенно утверждал, что мы следуем в верном направлении. Никто из нашего отряда даже не думал спорить с сыном Никиты Схолария. Кажется, кроме Агапита, ни один из нас толком не знал местности, в которой мы находились, и принял за благо слепо довериться нашему бесспорному командиру.

Наконец мы приблизились к какому-то невысокому холму, у подножия которого бойко журчал ручей. Почти со всех сторон холм был окружен плотным кольцом из деревьев, поэтому Агапит решил, что это место неплохо подойдет нам для ночного привала.

Я спешился и вместе со своей лошадью приблизился к ручью, сумев утолить жажду, страшно мучившую меня несколько часов кряду. Я омыл свое лицо и предпринял попытку смыть с рук остатки чужой крови, которая настолько сильно въелась в мои ладони, что они приобрели непривычный коричневатый оттенок. И если я довольно легко сумел очистить от остатков крови и грязи свои доспехи и оружие, то вот подол моей синей туники даже после всех стараний оказался в мутных темно-бордовых пятнах.

– Знатно нас потрепали, – заметил Демир, который отправился на ручей следом со мной и теперь промывал в холодной проточной воде свои, хвала Господу, немногочисленные ссадины и порезы.

– Ты спас мне жизнь, а мог бы уехать прочь, – сказал я своему другу с искренней благодарностью.

– За кого ты меня принимаешь, Гупин? – обиделся мусульманин.

– Сколько наших врагов ты убил в лесу?

– Троих, – отозвался мой друг. – Если не считать того, которого ты сам не сумел добить.

– Я сегодня впервые убил человека, – поведал я Демиру. – Там, в лесу был еще один тюрок, который напал на меня с мечом.

Произнесенные вслух слова вызвали у меня в душе бурю противоречивых эмоций. Я понимал, что туркоман в лесу был врагом, и если бы я оказался менее удачлив, то он без малейших сожалений лишил меня жизни. Однако одно дело понимать разумом необходимость убийства или даже видеть, когда оно совершается другими, и совсем иное ощущение, если ты сам становишься убийцей, а потом к тебе медленно приходит осознание того, что отныне на твоих руках есть кровь другого человека.

– Как ты его убил? – с непонятным для меня интересом спросил Демир, и я осознал, что моему другу незнакомы муки совести, которые я теперь испытываю.

– Ты хорошо обучил меня метать нож.

– По правде говоря, я не мог себе представить, что этот навык понадобится тебе так скоро, – признался мусульманин. – Надо было внять твоим просьбам и обучить простейшим приемам владения меча. Когда мы вернемся домой, то сразу приступим к тренировкам.

– Вот и славно, ведь если бы не ты и господин Агапит, то меня за сегодняшний день могли прикончить дважды, – нерадостно подсчитал я.

Демир нахмурил брови. Он недолюбливал Агапита так же, как и сам сын Никиты Схолария моего мусульманского друга.

– На редкость противный тип этот господин Агапит, но признаю, что дерется он отменно.

– Похоже, что он обладает многими знаниями и полезными навыками.

– Наверное, – с неохотой согласился мой друг. – Я не представляю, как тебе удается находить с ним общий язык.

– Ты знаешь, все не так плохо, как может показаться, – отозвался я, осознавая, что понемногу начал привыкать к крайне противоречивому характеру Агапита.

Я ощупал свое нещадно нывшее плечо, которым при падении с подстреленной туркоманами лошади умудрился удариться о ствол старого и толстого бука. Мои кости были целы, и, судя по всему, я даже ничего себе не вывихнул и не растянул. Безжалостно болел только огромный синяк, что с молниеносной скоростью захватывал мою правую руку. Разодранные в кровь локти и колени за значительную травму я уже не считал.

В остальном мы все, за исключением друнгария Леонида, отделались довольно легко. А вот опытный воин оказался ранен, причем узнали мы об этом, лишь расположившись на ночевку. Выяснилось, что ранение в руку друнгарий получил этим утром, когда вместе с отрядом прикрывал наш с Агапитом побег из лагеря Авшара. Тогда рана показалась Леониду незначительной, однако теперь рука мужчины распухла и почти перестала двигаться.

И вновь Агапит проявил свой новый неожиданный талант. Он внимательно осмотрел руку друнгария, а затем обработал рану каким-то снадобьем, которое уже привычным манером извлек из потайного места в своей тунике. После этого сын Никиты Схолария плотно перевязал руку Леонида лоскутом, беспощадно оторванным от собственной туники.

В очередной раз я отметил, что Агапит был невероятно хорошо подготовлен к нашей поездке и ко всем неприятностям, которые могли произойти с нами в дороге. Неожиданно ко мне пришло осознание того, что секретные и опасные поручения своего отца он выполнял не впервые и потому точно знал, что и когда ему следовало предпринять.

– Тебе нужен лекарь, Леонид, – с тревогой произнес Агапит. – Иначе ты рискуешь остаться без руки.

– Рана не так плоха. Я уверен, что дотяну до Трапезунда, – упорно настаивал на своем друнгарий.

– Завтра мы будем в Триполи и найдем тебе лекаря, а пока терпи, солдат, и молись Господу.

После недолгих пререканий мы, несмотря на риск быть обнаруженными тюрками, все же решили развести небольшой костер. Я достал сумку с припасами, что достались мне от фермера Трифона. Ничего особенного в сумке не обнаружилось: всего пара черствых буханок хлеба, несвежее мясо и бутылка вина, что удивительным образом не разбилась в результате всех моих сегодняшних полетов и прочих неожиданностей.