Мировые загадки сегодня - [89]
В ряде музеев имеется бабочка каллима, точно имитирующая сухой лист бука.
Отросток заднего крыла такой бабочки повторяет очертания черешка листа и плотно касается ветки. Целый век каллиму рисовали во всех учебниках и экспонировали в музеях именно сидящей на сухой ветке, вверх головой, так что «черешок» плавно переходил в очертания ветки. Полная иллюзия сухого листочка, «классический» пример великолепной мимикрии.
Но вот неприятный конфуз. Собственно, никто никогда не видел живую каллиму сидящей на ветке, да еще на сухой. А когда стали выяснять причину, то оказалось, что эта бабочка — обитательница влажных болот. И сидит она всегда на траве, широко расправив крылья, которые у нее сверху окрашены не в бурый цвет сухих листьев, а в ярко-синий с оранжевыми пятнами. Если изредка каллима и присядет на веточку, то, сложив крылья, она всегда усаживается вниз головой, так что удивлявшие людское воображение подражательные «жилки листа» и «черешок» располагаются прямо противоположно очертаниям соседних листьев.
Приведенный пример принципиально важен. Он наглядным образом свидетельствует, что люди в погоне за истиной порой приписывают природе не то, что существует объективно, а то, что им хотелось бы видеть. И вот в музеи всего мира несут сухие листья бука, ибо именно на эти листья похожа окраска и рисунок крыльев каллимы. Затем истина в буквальном смысле «переворачивается» с ног на голову, ибо каллиму, как мы говорили, усаживают противоположно ее естественной позе… Затем мы умиляемся необычной мимикрической приспособленности.
Люди во многом упрощенно объясняли вполне реально существующие особенности и поступки живых существ. Научные данные бионики отбросили неверные гипотезы, открыв тем дорогу к поискам истины.
Подобных примеров можно привести много. Известно, что многие ядовитые насекомые и цветы имеют особо яркие и броские окраски. Некоторые неядовитые насекомые имеют такую же окраску. Это было воспринято людьми как определенное «стремление» неядовитых насекомых ввести в заблуждение своих смертельных врагов — птиц.
Но где критерий ядовитости и неядовитости? Установлено также, что некоторые птицы видят цвета не так, как люди. В частности, столь «модный» у ядовитых (по крайней мере с нашей точки зрения) насекомых ярко-красный цвет воспринимается такими птицами как спокойный зеленый.
Короче говоря, исследователи долгое время смотрели на природу своими глазами, пробовали все на свой вкус и зачастую приписывали животным свойства, присущие только человеку (антропоморфизм). Ведь это факт, что наличие рисунка черепа на крыльях бабочки «мертвая голова» или специфически «по-крокодильему» вытянутая головка крошечной цикады объяснялись как устрашающие защитные средства! Дескать, птичка, увидев «мертвую голову», быстренько вспомнит череп мертвого человека, а встретив на дереве цикаду, подумает о крокодиле и уберется подобру-поздорову…
Дарвинизм и во многом работы А. Уоллеса помогли людям правильно понять материальные причинно-следственные связи эволюции живого мира, изгнать (или по крайней мере расшатать) телеологические заблуждения о божественной целенаправленности и разумности природы. Казалось бы, навсегда покончено с одухотворением природы, оставшимся в наследство нам от наших далеких предков.
Но вдруг стало видно, что ошибочные идеи одухотворенности были заменены в какой-то мере со стороны отдельных ученых, неверно и упрощенно понявших принципы мимикрии, не менее ложными и во многом сходными взглядами антропоморфизма.
Что это — удар по дарвинизму и в целом по диалектическому материализму? Идеалистам всех мастей и оттенков очень хотелось бы представить дело именно так.
Но удар-то нанесен как раз по идеалистам и религиозному мировоззрению. Совершается обычный процесс углубления и уточнения человеческих знаний. Работы Уоллеса, Бейтса и других теоретиков мимикрии были светлым лучом, пронизавшим мрак тайн и загадок. Как мы уже говорили, иногда эти лучи врываются в неведомое научными заблуждениями. Это понятно: трудно сразу правильно разобраться в новом. Но накапливаются материалы, наблюдения, выясняются определенные закономерности. Приходят более совершенные методы исследования. Разве мог Альфред Уоллес, обрабатывая коллекции в своей соломенной хижине на заброшенном острове Ару, догадаться, что птица смотрит на красное, а видит зеленое, а муравей через обоняние воспринимает… форму предметов! Развилась бионика с ее изумительными приборами, позволяющими изучать животный мир, не прибегая к свидетельству органов человеческих чувств, которые порой не могут заменить тот или другой прибор. Степень познания природы позволяет отбросить ошибки и заблуждения. Теперь человек получает заманчивую возможность взглянуть на мир глазами птицы или рыбы. Наблюдать природу, в которой, например, видно лишь то, что движется или… пахнет. Те же цветы, деревья, травы, животные, рассматриваемые с различных «точек зрения», постепенно начинают приобретать сотни отличительных обликов.
Биологические науки взяли «на вооружение» физические и химические методы исследования с их тончайшей и сложнейшей приборной техникой. Это позволяет, с одной стороны, отбросить неверно понятые представления о мимикрии, а с другой, напротив, — глубоко и основательно исследовать все действительно существующие виды приспособительных явлений, возникающие в ходе естественного отбора.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В сегодняшнем мире, склонном к саморазрушению на многих уровнях, книга «Философия энтропии» является очень актуальной. Феномен энтропии в ней рассматривается в самых разнообразных значениях, широко интерпретируется в философском, научном, социальном, поэтическом и во многих других смыслах. Автор предлагает обратиться к онтологическим, организационно-техническим, эпистемологическим и прочим негэнтропийным созидательным потенциалам, указывая на их трансцендентный источник. Книга будет полезной как для ученых, так и для студентов.
Вернер Хамахер (1948–2017) – один из известнейших философов и филологов Германии, основатель Института сравнительного литературоведения в Университете имени Гете во Франкфурте-на-Майне. Его часто относят к кругу таких мыслителей, как Жак Деррида, Жан-Люк Нанси и Джорджо Агамбен. Вернер Хамахер – самый значимый постструктуралистский философ, когда-либо писавший по-немецки. Кроме того, он – формообразующий автор в американской и немецкой германистике и философии культуры; ему принадлежат широко известные и проницательные комментарии к текстам Вальтера Беньямина и влиятельные работы о Канте, Гегеле, Клейсте, Целане и других.
Что такое правило, если оно как будто без остатка сливается с жизнью? И чем является человеческая жизнь, если в каждом ее жесте, в каждом слове, в каждом молчании она не может быть отличенной от правила? Именно на эти вопросы новая книга Агамбена стремится дать ответ с помощью увлеченного перепрочтения того захватывающего и бездонного феномена, который представляет собой западное монашество от Пахомия до Святого Франциска. Хотя книга детально реконструирует жизнь монахов с ее навязчивым вниманием к отсчитыванию времени и к правилу, к аскетическим техникам и литургии, тезис Агамбена тем не менее состоит в том, что подлинная новизна монашества не в смешении жизни и нормы, но в открытии нового измерения, в котором, возможно, впервые «жизнь» как таковая утверждается в своей автономии, а притязание на «высочайшую бедность» и «пользование» бросает праву вызов, с каковым нашему времени еще придется встретиться лицом к лицу.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.