Мировая революция. Воспоминания - [96]

Шрифт
Интервал

А сколько со мной всегда было этих счастливых случайностей дома и за границей. Счастливой случайностью было то, что по объявлении войны я мог обосновать для полиции свою поездку в Голландию и что вообще у меня был заграничный паспорт на три года, данный незадолго до войны; во время войны мне бы его уже не дали. (Я узнал лишь теперь, что начальник полиции Кржикава попал в немилость за то, что выпустил меня за границу.) Лишь благодаря счастливой случайности я проскочил на границе в Италию; у пограничного чиновника были большие сомнения относительно того, можно ли меня пропустить, а до тех пор, пока на его запрос пришел телеграфный ответ, я успел ускользнуть. Из Швейцарии я хотел еще раз заехать домой, я доставал уже для этого визу, но друзья в Праге своевременно узнали о том, что меня сейчас же бы арестовали и подвергли наказанию. Такая же счастливая случайность была в 1916 г. и с поездкой в Париж (из Лондона). Я сговорился, что приеду на пароходе «Sussex», но для д-ра Бенеша срок не годился, и он мне телеграфировал, чтобы я не ехал, «Sussex» был потоплен немцами, и, как известно, это потопление было причиной энергичного американского протеста. Также во время путешествия из Шотландии в Норвегию я ехал на пароходе, который лишь благодаря присутствию духа капитана был спасен в последний момент от взрыва немецкой миной. А сколько таких счастливых случайностей я пережил во время революции и боев в Петрограде, Москве и Киеве. Если бы я был более суеверен, то мог бы впасть в ошибку Вильгельма, считавшего себя орудием в руках Божиих. Но вера в теологию, повторяю, не должна соблазнять нас ни на бездейственность, ни на гордыню, – никогда не забывайте, что не о нас одних заботится Провидение. Ведь то же самое может о себе сказать д-р Бенеш которому удалось организовать в Праге на глазах у полиции мафию и который благополучно выбрался за границу. А еще с каким паспортом! Когда он мне показал паспорт, с которым перебрался через границу, то я прямо испугался – так он был неумело нацарапан и переправлен, что я бы догадался с первого взгляда. А вот немецкий таможенный чиновник не догадался. А когда я во время революции в России выбирался благополучно из уличных сражений, то в большинстве случаев я не был один, а с Гузой, с которым тоже ничего не случилось. Припоминаю и иные такие счастливые случайности: мы шли с Клецандой на киевский вокзал к Муравьеву – вдруг выстрел, и пуля перед нами вонзилась в телеграфный столб; мы оба почувствовали, как она пронизала воздух – очевидно, одно и то же Провидение бодрствовало над нами обоими.

Не раз я слышал насмешки, что профессора Бильсон и Масарик, профессора и ученые Бенеш и Штефаник решают мировую политику – профессорское звание в данном случае не играет значения. Есть профессора и профессора. Решающим было то, что мы, по крайней мере мы трое, добились своего профессорства и своего положения вообще работой и трудолюбием, что я родился бедным и никогда не разбогател; благодаря всему этому я приобрел знание людей, жизни и сделался, при всей своей теоретичности, практичным. Но как часто и горько я укорял свою судьбу, а именно она мне и помогла! То же самое можно сказать о Бенеше и Штефанике. А профессором я никогда не хотел быть; мой план состоял в том, чтобы стать дипломатом и политиком. Я был совершенно несчастен, когда я не мог попасть в Вене в Академию восточных языков и добиться дипломатической карьеры; а в конце концов – все же я политик и дипломат! Я не хотел быть профессором, но судьба меня рано привела к учительству; после недолгого учения ремеслу я стал учителем, и обучением я зарабатывал себе на хлеб, будучи еще гимназистом и студентом; не миновало позднее меня и профессорство, оно помогло мне и в политике; во всяком случае, оно не вредило.

В философии я стремился к научной философии, к научной точности, к конкретности и реализму; я боялся слишком школьной философии, этого пережитка и продолжения средневековой схоластики. Особенно мало меня привлекала и удовлетворяла метафизика. Философия для меня была главным образом этикой, социологией и политикой; по-ученому нужно было бы сказать, что я являюсь активистом, быть может, и волюнтаристом – всегда я был деятелем и работником. Я никогда не признавал расхождения между теорией и практикой, т. е. между правильной теорией и правильной практикой; я противился всегда одностороннему интеллектуализму, а также практике без мысли. Платон был моим первым и главным политическим учителем; после Платона Вико, Руссо, Конт, Маркс и др. Первый мой более обширный труд «Самоубийство» дает in nuce философию истории и анализ современной эпохи; здесь я впервые выдвинул важность и необходимость религии для современного человека и общества. Свою метафизику я переживал в искусстве и главным образом в поэзии; поэзия мне также помогала в политике, конечно, поэзия реалистическая. В течение всей своей жизни я был, правда, читателем философских и научных трудов, но одновременно и беллетристики и литературной критики. Я сознательно развивал образность, но от фантастичности я спасался благодаря науке и ее точности. В науке всегда идет дело о нахождении правильного метода; я стремился к критицизму в противовес поверхностности, налегал на точный, безжалостный анализ также в социальной и исторической областях. Но анализ для меня был не целью, но лишь средством; с самого начала синтез и организация характеризовали мое стремление. Доказательством этого могут быть все мои произведения.


Рекомендуем почитать
Иван Ильин. Монархия и будущее России

Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.


Равнина в Огне

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Граф Савва Владиславич-Рагузинский

Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)


Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг.

Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.


Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.