Мировая революция. Воспоминания - [80]

Как и всюду, задачей пропаганды было ознакомить Америку с нашей политической и культурной историей; о чехах и бывшем чешском королевстве знали, но затруднения возникали со словаками; их не знали, и американцы с трудом понимали, что они составляют часть нашего народа.

Американцев нужно было убедить, что наш народ хочет быть свободным и к свободе стремится. В этом случае приходилось опровергать постоянно повторявшиеся указания, что чешские вожди и передовые личности не выступают дома враждебно против Австрии. То опровержение, с которым там выступили в январе 1917 г., ставили нам на вид еще и в Америке. Довод был тем более действительным, что, казалось, оно подтверждает мнение Вильсона.

В противовес мы приводили и постоянно повторяли, что опровержение без сомнения было вынуждено, и парализовали его позднейшими заявлениями. В этом, как уже было упомянуто, нам помогла интерпелляция немцев в декабре 1917 г.; мы ее приводили как доказательство что наш народ действительно борется против Австрии.

В том же смысле была использована декларация 6 января 1918 г., а для словаков мы воспользовались сватомикулашским манифестом (1 мая), несмотря на то что текст в том виде, как мы его получили в Америке, был очевидно неполный или фальсифицированный венгерской цензурой.

Наша антиавстрийская пропаганда усиливалась пропагандой остальных народов Австро-Венгрии. В своих статьях и различных публикациях мы защищали также права прочих народов, а с руководящими лицами среди югославян, поляков, малороссов, румын и итальянцев мы были в тесной связи. Очень часто бывали совместные совещания. Римский конгресс был для нас полезным оружием, то же самое можно сказать и о Среднеевропейской унии.

Хорошо действовало доказательство, что и Австрия виновата в войне. Австрийская и венгерская пропаганда сваливала всю вину войны на Германию; мы доказали, что велика вина и Австрии.

Когда император Карл и различные политики начали давать различным народам, а особенно чехам обещания (в тронной речи при открытии парламента император обещает изменения в конституции и управлении, упоминая прямо о чехах), то этим пользовались против нас. В противовес этому мы среди других доказательств приводили факт, что австрийские министры Зейдлер и Чернин (последний в Брест-Литовске) противились формуле Вильсона о самоопределении народов; мы основательно осветили резкую манеру, с которой Чернин ответил Вильсону на его условия мира. Но главным и наиболее сильным образом мы указывали, что Австрия свои обещания делает из-за слабости и что дает их неискренно; осенью 1917 г. Карл подумывал короноваться как чешский король, и наместник Куденгове этот план поддерживал; но венское правительство этот план отвергло, не говоря уже о том, что формальное коронование ничего не значило для нашего народа. Однако все это едва ли бы нам помогло, если бы за это время наше политическое положение значительно не изменилось благодаря тому, что по примеру Франции и остальные союзники признали наш Национальный совет и его стремления по той причине, что в трех союзнических государствах у нас были свои легионы. Нам в Америке особенно помогли известия, разнесшиеся по целому свету, о нашем сибирском походе.

О так называемом сибирском анабазисе я здесь скажу лишь столько, сколько необходимо для понимания и дополнения этих сведений о нашей политической работе за границей.

Я был в Японии, когда произошел роковой челябинский инцидент. 14 мая в Челябинске, как мне было тогда сообщено, немецкий пленный ранил нашего солдата, за что и был на месте убит. Челябинские большевики были на стороне немецких и мадьярских пленных, после чего последовали дальнейшие, уже известные события в Челябинске, закончившиеся взятием города нашими отрядами. Это были последствия прежних споров, возникших между местными советами, Москвой и нашим войском, ехавшим по железной дороге во Владивосток. 21 мая Макса и Чермак, как представители отделения Чешскословацкого Национального совета, были арестованы в Москве.

Об этих и последовавших затем событиях я узнал лишь в Америке; в конце мая наши отряды постановили в Челябинске организовать переход войска во Владивосток военным способом. 25 мая действительно начался бой, воинский анабазис со сражениями; первые неопределенные сведения о победоносных боях наших с большевиками начали приходить в конце мая, говорилось особенно о взятии Пензы (29 мая). Потом следовали известия о взятии других городов на Волге (Самара, Казань и т. д.) и о занятии городов и железнодорожной магистрали в Сибири.

Действие этих известий в Америке было удивительное, можно сказать – невероятное: вдруг чехи, чехословаки стали известны каждому; наша армия в России и в Сибири стала предметом всеобщего интереса, и ее продвижение вызывало прямо восторг. До известной степени, как часто бывает в таких случаях, восторг рос благодаря неосведомленности; однако американское общественное мнение действительно воодушевилось. Анабазис наших русских легионов действовал не только на широкие круги, но и на круги политические. Держать в своих руках главный железнодорожный путь, занять Владивосток – все это представлялось в виде чуда или сказки; успехи немецкого наступления во Франции создавали нашим действиям темный фон. Господству на великом пути приписывали серьезное военное значение и спокойные политики, и военные; сам Людендорф способствовал протесту своего правительства, предъявленному большевикам против нашей армии в России, и приписывал нашему анабазису то, что немецкие пленные не могли возвращаться домой и этим усилить армию.