Мировая революция. Воспоминания - [69]

Когда я приехал в Америку, то увидел сейчас же, что среди югославян не было спокойствия. У хорватов были колонии не только в Соединенных Штатах, но и в южноамериканских республиках, и я наблюдал, как там действовали различные местные взгляды и личности – совершенно так же, как вначале у нас. Много крови испортило то, что вашингтонский посланник Михайлович, с которым я познакомился в Риме, был Пашичем уволен (в конце июля); посланник, как говорили, тогда последовательно защищал точку зрения соглашения на Корфу и объединение югославян, из-за чего и впал в немилость, потому что Пашич, – так объясняли более спокойные хорваты – под влиянием заявления Вильсона и Ллойд Джорджа в пользу Австрии (в январе 1918 г.), не видел возможности соединить всех югославян, а потому хотел спасти для Сербии по крайней мере Боснию и Герцеговину и выход к морю. В Америке действительно соглашение на Корфу толковалось односторонне и так, что оно соответствовало более великохорватской и республиканской программе.

Когда 3 сентября 1918 г. мы добились много значившего признания Соединенными Штатами, югославянские лидеры хотели такого же признания и обратились ко мне, чтобы я вступил об этом в переговоры с правительством. Уже в половине октября я получил из Парижа от д-ра Трумбича подобное же предложение. Для меня было само собой понятно, что я всюду работал для югославян; договоры в Риме и на Корфу мне облегчали эту работу в Америке. Но, как не спали наши враги, так же не спали и враги югославян, – союзнические правительства и влиятельные деятели были уведомлены обо всех спорах и инцидентах между югославянами и настраиваемы против них. Какое было в конце войны настроение в некоторых кругах, можно видеть из слов, сказанных Клемансо о хорватах еще на мирной конференции, а именно что Франция не забудет участия хорватов в войне на неприятельской стороне! До известной степени действовала тоже точка зрения официальной православной России, которая не очень противилась хорватскому сепаратизму. Кроме того, противники югославян указывали различным американским учреждениям на австрофильские декларации, особенно словинских депутатов от 15 сентября и боснийско-герцеговинских католиков от 17 ноября 1917 г.

Вечные затруднения возникали для югославян с самого начала из-за следующего: у всех был свой официальный представитель в Сербии, которая, как началась война, высказалась весьма энергично за единение. Сербия всюду вызывала самые сердечные симпатии. Однако югославянские эмигранты из Австро-Венгрии, бывшие еще формально австро-венгерскими подданными, должны были как-нибудь организоваться, и так возник Югославянский комитет; сербские посланники и правительство в то время не могли официально представлять интересы граждан, бывших в международном отношении еще австрийскими и венгерскими гражданами; я знаю, что Пашич сам поддерживал создание и работу Югославянского комитета и рекомендовал его союзническим правительствам. Однако вскоре взгляды Комитета начали расходиться со взглядами сербского правительства; уже первое вмешательство Супило весной 1915 г. обеспокоило не только Россию, но и западные союзнические круги. Вскоре после того военные неудачи Сербии и Черногории усилили, как я мог наблюдать, хорватскую (великохорватскую) ориентацию, ибо в их глазах судьба Сербии становилась неопределенной. После поражения и Сербия, из-за неопределенности общего положения, как я уже указал, должна была считаться с менее блестящим будущим. Не стану об этом распространяться, – я часто оказывался между двумя и больше огнями, но могу смело сказать, что я всегда действовал в интересах югославян; когда наконец (в половине 1918 г.) мы увиделись с д-ром Трумбичем в Париже, то весьма хорошо договорились. Конечно, этому еще предшествовала (в начале ноября) женевская конференция, о которой я узнал еще в Вашингтоне. Там Пашич согласился с Трумбичем и д-ром Корошцем и представителями различных партий не только о национальном и территориальном единении, но и о том, что Национальный совет Югославии (Narodno Vijeée Slovenaca, Hrvata i Srba), основанный 6 октября в Загребе, признан сербским правительством за представителя и правительство югославян из бывшей Австро-Венгрии и что будет избрано единое правительство для Сербии и югославян рядом с сербским и югославянским правительствами. Это я считал возмещением за противосербское заявление югославян в Вашингтоне 1 ноября, домогавшееся Югославянской республики (Женевское соглашение состоялось 9 ноября) и написанное д-ром Гинковичем (д-р Гинкович вышел из Югославянского комитета, а за ним стояла и значительная часть американских югославян). Нет сомнения, что Женевское соглашение усилило югославянский дуализм; тот факт, что оно не было подтверждено сербским правительством и королем, не помог. В частности, указывалось на то, что это было единое правительство без Пашича, – говорилось, что враги Пашича воспользовались женевской конференцией против него.

Новые споры с сербами и подозрения возбудила итальянская оккупация хорватской и словинской территории. Загребский сейм 4 ноября послал Вильсону протест против этой оккупации, потом следовал протест из Далмации, Боснии и т. д. В хорватских кругах распространялись слухи, что посланник Веснин согласился с итальянцами об оккупации. Д-р Трумбич стоял на точке зрения, что оккупацию нужно было возложить на американское войско, но не на итальянцев, а также и не на сербов, – конечно, эта точка зрения встретила отпор в Сербии.