Мировая революция. Воспоминания - [59]

Позднее у меня были подобные приемы и собрания в Нью-Йорке, Бостоне, Балтиморе, Кливленде, Питсбурге и Вашингтоне. Всюду собрания и шествия устраивались так, что возбуждали интерес американцев; наши национальные костюмы, знамена, значки и художественно устроенные шествия очень нравились и поэтому обращали внимание на наше освободительное движение, которое таким образом проникало в самые широкие круги американских граждан. Я перед войной метал много громов против любителей парадов, – в Америке я убедился, что я перестарался, – я был все же профессором («педагогом») и недооценивал того, что хорошо устроенная процессия совсем не менее ценна, чем мнимо-сокрушительная политическая статья или речь в парламенте… Помню ясно, как во время процессии в Чикаго мне пришли на память слова знаменитого проповедника Спэрджена, который говорил, что стал бы на голову, если бы этим мог привлечь внимание к доброму делу, – если можно стоять вверх ногами в церкви, то почему же нельзя на улице?

В Америке, как и в других колониях, были вначале личные и политические споры; Америка была нейтральной, здесь действовали сильные немецкие, австрийские и венгерские влияния, а потому и в нашей колонии было недоверие к революционной деятельности и довольно часто встречались отдельные австрофилы. Но наше направление пробило брешь, и Национальный совет был с самого начала признан руководящим органом нашего движения. Были еще и теперь отдельные личности, защищавшие австрийскую ориентацию, но их уже не принимали в счет. Главные споры были уже ранее разрешены при помощи открытых дебатов. Афера Дюриха вызвала настоящее раздражение: об этом вопросе говорил на собраниях и в обществах Штефаник. Дюриха защищал Горкий. Афера была не из приятных, но политического вреда не принесла.

Естественно, что на нашу колонию произвела большое и решающее влияние Америка, объявив Германии войну (6 апреля 1917 г.). До объявления многие были в нерешительности; после объявления войны колебания были рассеяны и единство политических взглядов было укреплено. Влияние этого факта, как я уже сказал, проявилось на сборах в пользу нашего дела.

Работа среди соотечественников шла хорошо; значительное количество наших земляков имеет уже влиятельное положение в американском обществе; у нас был свой чешский сенатор (Сабат), были и иные общественные деятели. Все преданно помогали и совместно работали.

Два события заслуживают особого упоминания. Первое то, что наши католики выступили совместно со свободомыслящими и с социалистами; тот, кто знал отношения обоих направлений в более раннее время, с радостью увидит единящую силу освободительного движения. Католики уже за год до этого (18 ноября) постановили в Чикаго написать меморандум, предназначавшийся папе Бенедикту XV; он был передан папскому делегату, который одобрил начинание Национального союза чешских католиков и обещал передать меморандум папе. Меморандум требовал самостоятельности чехославян и освобождения чехословацкого народа в исторических землях и в Словакии. Я лично принял участие в католическом съезде в Вашингтоне 20 июня. Я объяснил, отвечая на старые обвинения, свою религиозную точку зрения, особенно же как и почему я стал заядлым противником того политического католицизма, который под влиянием Габсбургов развился в Австрии и Венгрии. Я высказался за отделение церкви от государства по американскому образцу. Как раз американские католики понимали, что независимость церкви от государства не может никак повредить церкви. Я обещал, что приложу все силы, чтобы разделение церкви и государства прошло без боя; что касается вопроса о церковном имуществе, который мог бы возникнуть при разделении, то я отверг конфискацию. Когда исполнительный комитет Национального союза чешских католиков в Америке постановил 25 октября 1918 г. выслать своих представителей в Чехословацкую Республику, чтобы объяснить духовенству и верующим основание отделения церкви от государства, я очень охотно приветствовал этот замысел (письмом от 15 ноября). Добавлю еще, что и Союз словацких католиков в Америке рекомендовал изменение отношений церкви и государства по образцу отделения, принятого в Америке, конечно, сообразуясь со словацкими условиями жизни (в Уилькес-Барре 27 ноября).

Второе важное единение произошло в Питсбурге между словаками и чехами. 30 июня я подписал соглашение («Чехословацкое соглашение» – не договор!), составленное американскими чехами и словаками. Это соглашение состоялось для успокоения небольшой словацкой фракции, мечтавшей о бог знает какой самостоятельности Словакии; идеал некоторых русских славянофилов, также Штура и Ваянского пустили корни и среди словаков в Америке. В противовес этому наши чехи и словаки в Америке договорились до соглашения, в котором для Словакии требуется собственная администрация, парламент и суд. Я подписал это соглашение не колеблясь, так как это было местным соглашением американских чехов и словаков между собой; оно подписано американскими гражданами, не американских граждан было лишь два (под ним некоторые подписывались дополнительно, недопустимым образом). В соглашении было постановлено, что законные представители словацкого народа будут решать сами подробности словацкой политической проблемы. Подобным же образом я установил в Декларации независимости, что данная Декларация есть лишь попытка характеризовать будущую конституцию, а что о самой конституции будут решать окончательно законные представители народа. И это осуществилось при принятии нашей конституции не только чехами, но и словаками; таким образом, законные представители Словакии высказались за полное единение, и эта присяга конституции связывает не только словаков, но и чехов и, конечно, меня. За единение высказались представители словаков 30 октября 1918 г. в Турчанском Св. Мартине, а еще раньше, именно 1 мая, следовательно до Питсбургского соглашения, в Липтовском Св. Микулаше. Дело как раз в этом единении, – автономия – требование настолько же имеющее за собой право, как и централизация, главная же задача – установить правильное соотношение между обоими.