Мировая революция. Воспоминания - [60]

Среди чехов и словаков поговаривали, что в начале года в Америку прибыл граф Кароли, чтобы добиться у американского правительства признания целостности Венгрии; по слухам, он желал свободы чехам, но словаки должны были остаться в пределах Венгрии. Полковник Гауз уведомил об этом чехов, и они договорились со словаками о едином чехословацком государстве.

Рассудительнейшие вожди словаков понимали, что территориальная автономия не принесла бы ничего хорошего словакам; им было ясно, что самостоятельное освободительное движение словаков должно было бы кончиться фиаско. Все это основательно и широко разобрали на собрании. Я мог указать словакам, насколько они неизвестны в политическом мире и какого бы фиаско мы дождались, выступая самостоятельно. О самостоятельной Словакии вообще нельзя было серьезно говорить; было бы еще можно стать ей автономной в пределах Венгрии, но при данном положении и это оказывалось невозможным, и, таким образом, не оставалось ничего, кроме соединения. Все малые народы требовали во время войны свободы и единения. Словаки и чехи знали, что я сам был всегда за Словакию; своим происхождением и традициями я словак, чувствую как словак и всегда не только ратовал, но и работал для Словакии. В Чехии к Словакии была всегда живая симпатия. Чехи – Гавличек! – признавали национальную самобытность словаков и мораван. Я знаю Словакию и людей в Словакии довольно хорошо; я был в сношении со старшим и с младшим поколениями, с обоими я работал над возрождением Словакии. Я хорошо знаю, как и русофил Ваянский, когда дело шло всерьез, был за единение, совсем так, как и его отец, а ранее еще Колар и др. Но знаю я и то, как многие словаки в своем национальном и политическом унижении утешали себя фантазиями взамен деятельности и труда. Когда некоторые русские – в том числе и Ламанский – полюбили словаков за их национальную самобытность, то им этого было вполне достаточно, но против мадьярского напора это для них была слабая защита.

Во время войны ожил словацкий романтизм среди словаков в России. Словаки приходили в особый восторг от русских официальных заявлений; они указывали на то, что царь при аудиенции проявил особый интерес к словакам; Николай Николаевич также в своем манифесте к австрийским народам упоминает о словаках. На словаков в России влияли идеи Ламанского и др., а потому некоторые словацкие работники мечтали о самостоятельной или соединенной с Россией Словакии; но нашлись и такие люди, которые провозглашали присоединение Словакии к Польше и даже к Венгрии. В Москве уже в 1915 г. было основано Словацко-русское общество памяти Штура и в нем под руководством нескольких политически наивных русских людей выращивались различнейшие античешские иллюзии, полные незрелого и неясного панславизма и панрусизма. Некоторые чехи в России были в этом заодно со словаками. Уже в меморандуме царю в сентябре 1914 г. говорится о «двуедином королевстве»; упомянутый Национальный совет чехословацких общин в Париже, основанный Коничком, в послании в Словакию (15 февраля 1915 г.) обещает полную самостоятельность «Словацкому краю» с особым парламентом в Нитре; Союз чехословацких обществ в России (31 мая 1915 г.) заявляет, что Словакия будет иметь свой парламент, политическую и языковую независимость.

В Америке Словацкая лига, существовавшая до 1919 г. лишь по названию (статут официально принят впервые 17 мая 1919 г.), при объявлении войны опубликовала свой довоенный меморандум, в котором по образцу старого меморандума свято-мартинского требовала автономии в пределах венгерского государства; скоро начали повторяться отдельными лицами и малыми группами местного характера излюбленные в России программы; были то планы самостоятельной Словакии, или Словакии, каким-либо образом соединенной с Россией (словацкая федерация и др.). В этом направлении агитировал в России и в Америке также Коничек.

Но большая часть словаков и их лидеров в Америке и в России были за единый разумный и возможный план – единое чехословацкое государство; на съезде в Кливленде (в октябре 1915 г.) словаки и чехи сговорились о единстве и совместной работе; на первом антиавстрийском манифесте 11 ноября 1915 г. подписались и словацкие лидеры в Америке. Чехословацкое соглашение в Питсбурге является одной из таких программ и, как видно, не самой радикальной.

Этими двумя действиями, однако, участие американской колонии в войне не может быть вполне охарактеризовано; необходмо еще обратить внимание на ее политическую пропаганду, которую она вела с самого начала войны.

Американская колония скоро при помощи своих организаций начала выступать публично и достигла значительного влияния на американское общественное мнение. Эта деятельность имеет тем большее значение, что Америка два с половиной года была нейтральной. Национальный союз уже в 1916 г. опубликовал манифест, в котором изложил нейтральной Америке наше освободительное движение; в мае 1917 г. Национальный союз с Лигой подали при посредничестве полковника Гауза Вильсону меморандум, излагающий наши политические стремления и желания; в феврале 1918 г. был подан иностранной комиссии Сената меморандум, выступающий против Австрии, обещавшей автономию. Кроме публицистической работы действовали множеством политических собраний и лекций. Таким образом, американская колония помогала добыть свободу не только при помощи финансов, но и политически, – этим путем, быть может, еще больше; нашим людям под руководством Перглера удалось привлечь сенатора от штата Айова Кениона, который 25 мая 1917 г. предложил Сенату революцию, требующую для будущего мира освобождения чехов и словаков; черев год (31 мая 1918 г.) сенатор от штата Юта Кинг предъявляет те же требования. После моего приезда Союз добился на конгрессе (29 июня 1918 г.) расширения новеллы переселенческого закона, дающей возможность нашим легионерам так же, как и американским добровольцам, вступившим в союзнические войска, беспрепятственно возвращаться в Соединенные Штаты.