Мировая революция. Воспоминания - [46]

Небезынтересно отметить, что это непризнание IV Универсала весьма скоро облегчило нам переговоры с Муравьевым.

Еще коротко отмечу, что в Киеве наша работа над пропагандой не прекращалась и что мы пользовались каждым случаем для изложения своей программы перед русским и украинским обществом. Были у меня лекции и в Киеве: я там устроил большой митинг угнетенных народов (12 декабря); перед этим (29 августа) мы послали доктора Гирсу на московский съезд и т. д.

Путешествие во Францию из Киева через Сибирь – вот фантастический план, говорил иногда я сам себе; но когда я взвесил все условия, то увидел, что это все же самый практичный, хотя и требующий длинного пути план. Делались, однако, всевозможные планы; некоторые из наших и союзнических рядов предлагали, чтобы мы шли на Кавказ к казакам или же через Кавказ в Азию и там присоединились к английской армии… Франция для нас была руководящим началом, как мореплавателю на море компас…

Была еще одна возможность – мы могли воевать против австрийцев и немцев совместно с румынами и русскими на румынской территории. Мы это обсуждали довольно подробно в Петрограде с французской военной миссией и с петроградским румынским послом Диаманди еще тогда, когда корпус не был сформирован. С румынами мы были всегда в дружественных отношениях; наши люди помогали румынам в лагерях при наборе добровольцев в румынскую армию. В Париже тоже хотели, чтобы мы отвели свою армию на румынский фронт. Я вел об этом переговоры с генералом Вертело, который был во главе французской военной миссии в Румынии; русскими частями там командовал генерал Щербачев. У меня были сведения об условиях жизни в Румынии, особенно подробно я знал судьбу пленных, привлеченных Штефаником в Румынии в прошлом году; судя по этому, я считал, что уже в 1916 г. у Румынии были затруднения с довольствием. Прежде чем решиться, я хотел видеть собственными глазами условия жизни в Румынии и на румынском фронте, а потому в конце октября отправился в Яссы; эта часть Румынии не была занята неприятелем.

В Яссах я видел не только французскую миссию и русского командующего, но и румынских политических и военных вождей; у меня был разговор о положении с королем и с министром Братиано. Я хорошо знал Таке Ионеску, которого мне рекомендовали английские друзья; новыми для меня были министры Дука и Марцеску. Из офицеров я виделся с генералами Авереску, Григореску и иными; я съездил на фронт, чтобы ближе понаблюдать за состоянием войска, а главным образом за состоянием снабжения. Во время небольшой перестрелки с немцами я видел солдат при исполнении своих обязанностей; у меня осталось хорошее впечатление. Я обратил особенное внимание на то, как победа у Марацести подняла дух и придала храбрости для дальнейшего наступления и терпеливой войны.

Я также посетил всех иностранных послов, особенно мне врезались в память встречи с сербским послом Маринковичем и военным атташе Гаджичем; значительными были разговоры с итальянским послом Фашиоти, с которым я разрабатывал подробный план организации наших легионов в Италии, продолжая, таким образом, переговоры, которые я вел по этому вопросу с итальянским послом в Петрограде. Еще припоминаю американского посла, нашего земляка Вопичку.

Из того, что я видел и слышал, я пришел к заключению, что наша армия не может идти на румынский фронт. Мне казалось, что продовольственный вопрос был уже достаточно осложнен, и я сомневался, чтобы Румыния могла легко перенести прирост 50 000 человек; главным же образом казалось, что Румыния не выдержит неприятельский натиск. Румынское войско и офицеры производили весьма приличное впечатление; настроение, как я говорил, было тоже хорошее; французские офицеры исполнили в румынской армии весьма честно свою задачу, но общее положение, казалось, вело к миру, а русское войско в Румынии, очевидно, не было уже надежным. Большевистская Россия (сейчас это был лишь вопрос времени) заключит с Германией мир – выдержит ли Румыния бой с Германией? Что бы мы делали на румынской территории по заключении мира? Опыт скоро подтвердил мое решение. После переговоров России о мире начались подобные же переговоры у румын. 9 декабря 1917 г. начались переговоры о перемирии, 5 марта 1918 г. был заключен временный мир, а 7 мая окончательный. Интересно сравнить Румынию с Украиной и Россией – румынские переговоры тянулись полгода, с Украиной и Россией все шло гораздо скорее.

Тогда в Париже вследствие отдаленности не могли правильно оценить положение в Румынии и поэтому были недовольны моим решением. Однако они должны были вскоре признать правильность моего определения.

Мое политическое пребывание в Яссах принесло добрые плоды. Личное знакомство и наша совместная работа с румынами в России были зародышем тройственного союза. Когда Румыния решилась вступить в войну, то мы послали (кроме меня, Бенеш и Штефаник) телеграмму Братиано, говоря, что Румыния одновременно воюет и за освобождение нашего народа; общие интересы свели нас и позднее, после войны. Так же было и с югославянами; правда, в то время между сербами и румынами не был достаточно выяснен вопрос о границах Баната. Мне представился случай говорить с обеими сторонами об этом вопросе, и я им посоветовал спокойно договориться.