Мировая революция. Воспоминания - [44]

Большевизм соответствует гораздо более Бакунину, чем Марксу; что касается Маркса, то он следует за ним в его первой революционной эпохе – 1848 г. – в то время, когда его социализм не был еще вполне разработан. На Бакунина большевики могли бы ссылаться из-за своего бесспорного иезуитизма и маккиавелизма. К ним они дошли через заговорщицкую тайну, к которой привыкли, и стремлением к власти и диктатуре; добиться власти и удержать ее в своих руках стало главной целью. Тот, кто верит, что достиг высшей, окончательной ступени развития, что у него в руках непогрешимое знание всей общественной жизни, остановится в работе над прогрессом и усовершенствованием и будет занят одной и главной работой, как удержать свою власть и положение. Так это было во время реформации в католицизме, так возникли инквизиция и антиреформация, так это сейчас в России.

Большевики мало знали Россию. Царизм принуждал их жить за границей вдали от России отвыкли; я не говорю, что они благодаря этому лучше узнали Запад, они и его не знали, живя в своих кружках. Они его узнали лишь в той мере, что начали им интересоваться и сделали его мерилом для России. Веря, что социальная революция будет также на Западе и еще раньше, чем в России, они посвятили себя пропаганде на Западе до такой степени, что внимание по отношению к русскому быту было вполне рассеяно. Кроме того, на эту пропаганду они тратили сравнительно большие деньги. Одним словом, политика большевиков экстенсивна, а не интенсивна, экстенсивна внутри и наружи. Повторяю, – совершенный примитив.

Русский большевизм ни в коем случае не тождествен с коммунизмом; в лучшем случае это государственный социализм и капитализм. По бывшим до сих пор опытам, действительный длительный коммунизм возможен лишь на моральной и религиозной основе, среди друзей; но до общества, дружественно организованного на симпатии – нам всем далеко. Коммунистические опыты удаются в начале революции, во время минутного восторга, но позднее, когда восторг должен быть применен в обыденной жизни, они падают и вырождаются.

Режим Ленина был подготовлен Керенским и Временным правительством; и Временное правительство, и Керенский проявили неспособность к управлению и очистили неспособным и скверным людям значительное поле действия. Ленин продолжал в том же роде. Дорогу ему подготовило анархическое развитие интеллигенции начиная с 1906 г.; тогда и несоциалистические партии не поняли, что после революции и достижения конституции, пусть и несовершенной, – политическое движение должно стать более положительным. Ленин был логическим последствием русской нелогичности. Запломбированные немецкие вагоны играли при этом весьма неважную роль. Ленин захватил Россию так, как ее раньше захватывали иные самозванцы – самозванство ведь обширная глава русской истории. Ленин использовал как агитацию военную усталость, развал армии и жажду земли, которую все социалистические и либеральные партии поддерживали со времени освобождения крестьян, – с 1861 г. Крестьяне забрали землю, а о коммунизме им и не снилось, а крестьяне – вот Россия. Неправильно обвинение, что Ленин и его опыт не русские; сама система советов есть не что иное, как расширение примитивных русских мира и артели.

То, что режим Ленина не создал коммунизма, и то, что у него были и есть большие недостатки и грехи, еще не означает, что это зло не принесло России и особенно массе русских мужиков ничего хорошего. Большевизм пробудил чувство свободы; особенно же возросло сознание собственной силы у крестьян, и все получили урок о силе организации; окрепло убеждение в необходимости работы и прилежания (сам Ленин и многие вожди являются добрым примером); в городах и среди крестьян началось (Руссовское) опрощение. Эти и иные относительно добрые свойства большевизма может и должен отметить справедливый и серьезный наблюдатель русского развития. В противовес этому большим – по моему мнению – самым большим минусом является моральная развращенность, упадок школьного образования и воспитания, моральная и культурная анархия вообще. Правда, почему Россия нуждалась в столь насильственном пробуждении от царского сна? Об этом каждый, кто любит Россию, будет думать; в первую очередь над этим должны бы были задуматься приверженцы царизма и церкви.

Повторяю, все, что я тут говорю, касается прежде всего первой эпохи большевизма; в следующие периоды, до сегодняшнего дня он развивается и особенно стремится осуществить коммунизм. Это делается за счет благосостояния. Что касается политики вмешательства и вообще всей политики по отношению к России, то я придерживаюсь постоянно точки зрения невмешательства: большевизм означает внутренний кризис России – его нельзя лечить вмешательством извне. Правда, большевики сами поддерживают эти стремления к вмешательству тем, что страстно стремятся к признанию de jure буржуазией!

Перехожу к следующему отделу.

Большевизм имел то значение для нашего войска, что некоторая его часть – хотя и небольшая – более или менее последовательно начала склоняться к большевизму. Этот чешский большевизм в России связан с именем Муны. Я вел с Муной сам переговоры, когда вышел первый номер киевской «Свободы» (1 ноября 1917 г.).