Мировая революция. Воспоминания - [157]

Уже греки конкретно рассуждали об одной области искусства и красоты и ее связи с политикой – а именно о красноречии в политике. До сих пор обычно хороший оратор считается и хорошим политиком; если красноречие и риторическое искусство соединяется чаще с демагогией, чем с политикой, то мы не должны забывать, что демагогия ведь тоже политика: где начинается демагогия и где кончается политика? И если уже греки не отличали точно демагогии от демократии, если до сих пор демократию обвиняют в демагогии, то я бы хотел знать, не примешивали ли и короли и императоры той же демагогии к Божьей милости.

У нас имеется достаточно трудов, занимающихся демагогией, но в большинстве случаев авторы слишком придерживаются унаследованных аристократических форм и осуждают здоровый простонародный элемент, проявляющий себя в политической агитации и речах. Я сам должен был преодолеть в себе интеллигента, привыкшего к академическим театральным котурнам. Я заглянул в историю политического красноречия и увидел, насколько Французская революция опростила литературный и разговорный слог. Были преувеличения, но ведь они бывали и в противоположном лагере. Меня занимали также проповедники и разного рода проповеди: среди них (Санта Клара принадлежит к более старой и грубой эпохе) я нашел лондонского проповедника Спургена – демагог, говорили его противники, но сам он руководствовался принципом, что в храме без смущения можно стать на голову, если благодаря этому могут быть спасены человеческие души. Конечно, это опасное правило, но ведь и задача демократии сводится к проблеме, как настоящее и, я бы сказал благородное народничество применить в политике и в управлении государством; крепкое слово, сказанное на своем месте и в соответствующий момент, отпугнет лишь нервных эстетов и декадентов. Было уже сказано, что хорошее слово то же, что и действие – ну конечно же! А что же в конце концов вся литература? Доброе слово не может погибнуть, оно как бы подчиняется сохранению энергии – Платон, Христос и все великие духовные руководители, все они говорят с нами.

Мысли государственного деятеля и особенно законодателя должны быть выражены меткими словами; политический, законодательный, военный слог чрезвычайно важны; в данном случае искусство может весьма плодотворно помочь политике. Я не забываю при этом бюрократию – основательная шлифовка бюрократического языка не только с грамматической, но и с эстетической точки зрения будет весьма благотворным обогащением демократической политики и администрации. В особенности у нас! Нечего уже говорить о журналистическом слоге! В этом отношении Гавличек остается нашим лучшим учителем.

Сюда же относится и создание демократического государственного церемониала и геральдики. Это весьма важная глава, над которой приходится много думать. Например, как переделать в демократическое здание пражские Градчаны (замок), по своей архитектуре чисто демократические; как представить себе демократические сады и парки и т. д. – все это задачи, и весьма важные задачи, которые должны бы были занимать головы лучших художников. Церемонии выражают идею, доступную глазу и вообще чувствам, а потому они имеют весьма поучительное и воспитательное значение.

Меня уже давно занимает связь политики, государственности и поэзии (отсылаю к тому что и говорил при свидании с Падеревским): у всех народов поэты являются творцами и стражами национальных и политических идеалов. Я по крайней мере лучше всего утончал свое образотворчество при помощи поэзии и, как приверженец художественного реализма, стремился к точной фантазии Гете. Без образотворчества (фантазии, а не фантастики) невозможна широкая, мировая, творческая политика; государственный деятель так же, как и поэт – poiétés, творец, создатель.

Наконец, можно бы было многое сказать о политическом и общественном поведении – д-р Гут-Ярковский неустанно обучает демократию приличному обхождению; на это он имеет полное основание. У французов есть прямо классические труды о «savoir vivre», то же самое есть и у англичан и у демократических американцев. В этом отношении мы плетемся за Западом одновременно вследствие недостатка и вследствие чрезмерного общественного щегольства общественными формами: одни не умеют вести себя, а другие мучают себя и других устаревшими формами. Демократия – это не грубость и вульгарность, она требует простых и естественных форм общественных сношений: они могут вырабатываться лишь там, где люди свободны и искренни по отношению друг к другу. И у демократии есть своя элегантность. Мы до сих пор подвержены накрахмаленности и мелочной формальности.

Совершенно особая глава составляет «общество», или так называемое «хорошее общество». Довольно часто делались попытки создать «общество» или «чешский салон»; я не исключаю возможности, что теперь под влиянием иностранцев он и разовьется: гуманность не противоречит общественным приличиям, но необходимо помнить, что цивилизация – это еще не культура и что так называемое «общество» может быть гробом вдохновения, без которого ничто великое не может быть совершено; конечно, не будет вредить, если и у нас будет кладбище для минутных порывов и припадков, которыми мы так часто маскируем наше непостоянство.