Мировая революция. Воспоминания - [123]

Но под давлением обстоятельств Национальный комитет должен был 28 октября выступить как руководящий орган и объявить себя правительством; как мы сейчас увидим, заграничное правительство после этого было ликвидировано.

И ак, мы стоим перед фактом, что начиная с 28 октября у нас было два правительства: одно дома, другое, более старое, в Париже. В этом случае необходимо отличать существование нашего государства от официального провозглашения, с какого момента это существование должно быть международно признано.

За 28 октября говорит переворот, произошедший в Праге и во всей стране; весь народ видел в перевороте начало независимого государства, освободившегося от Австро-Венгрии и от Габсбургов. Наконец, за 28 октября говорит и формальный довод, а именно то, что в этот день народ на своей территории открыто объявил себя независимым; это, как мы уже видели, некоторые юристы считали необходимым условием создающегося государства.

Вопрос о том, с каких пор существует наше государство, важен также и практически; он может влиять, например, на репарационные обязательства. Репарационная комиссия (она, конечно, не является политическим органом) постановила (15 апреля 1921 г.), что Чехословакия стала совместно воюющим государством после переворота 28 октября 1918 г.

Принимаю 28 октября по двум приведенным причинам, то есть потому, что переворот 28 октября был признан всем народом зa начало нашей независимости и что в этот день объявление независимости Национальным комитетом произошло на собственной территории.

Все эти вопросы не были у нас достаточно подробно юридически разобраны. Государствоведы и теоретики конституционного права найдут при изучении возникновения и развития нашего государства не одну интересную и привлекающую внимание проблему; не только у нас, но и в иных послевоенных государствах не была произведена точная юридическая формулировка существующих условий. По этой же причине в переговорах о перемирии и в мирных договорах критика найдет не один пробел. Как во всех революционных случаях, у нас нет еще подробного описания событий; события шли быстро одно за другим и сами по себе были неясны и неопределенны, а потому при переговорах, заявлениях и окончательной формулировке встречаются затруднения и неточности.

К этим размышлениям необходимо добавить несколько слов о перевороте 28 октября. До сих пор еще неизвестна подробная история всех событий, но для наших целей достаточно официальных документов и того, что огласили о перевороте его вожди.

Когда министр Андраши ночью с 27 на 28 октября принял условия Вильсона, то пражские газеты сообщили об этом немедленно особыми плакатами. Д-р Рашин и д-р Соукуп излагают в следующих словах значение признания Андраши: «Это было последнее слово Австро-Венгрии и конец империи Габсбургов». В манифесте, написанном в тот же день, д-р Рашин обращается к народу со следующими словами: «Ты не обманешь ожиданий целого культурного света, который с благословением на устах вспоминает твою славную историю, достигшую вершины в бессмертном геройстве чехословацких легионов на западном фронте и в Сибири… Сохрани свой щит чистым, как его сохранило твое национальное войско: чехословацкие легионы!.. Вера наших освободителей Масарика и Вильсона, что они добились свободы для народа, который умеет управлять сам собой, не должна быть обманута!»

Д-р Рашин повторял здесь то, что заявили 2 октября 1918 г. депутаты в Вене. Депутат Станек, председатель Чешского союза, произнес речь, в которой заключалось признание заграничного Национального совета и наших легионов всеми чешскими депутатами: «Вы не хотели допустить, чтобы мы приняли участие в мирных переговорах, но теперь при мирных переговорах будут чешские представители, они будут там помимо вашего желания; это – представители чехословацких бригад. С ними, а не с нами вы должны будете вести переговоры по чешским вопросам, а потому сейчас мы с вами не будем говорить. Этот вопрос будет решен в другом месте, а не в Австро-Венгрии. Здесь нет правомочных для разрешения этого вопроса».

Ту же позицию занял после манифеста Карла и Национальный Комитет в своем заявлении от 19 октября; в нем говорится: «Чехословацкий вопрос перестал быть вопросом внутренней перестройки Австро-Венгрии, он стал международным вопросом и будет разрешен совместно со всеми мировыми вопросами. Он также не может быть разрешен без согласия и переговоров с той международно признанной частью народа, которая находится вне границ Чехии».

Видно, какое огромное значение д-р Рашин и д-р Соукуп приписывают ответу Вильсона и ноте Андраши, признающей этот ответ; мы знаем от д-ра Рашина из его описания переворота в брошюре «Мафия», как нетерпеливо он ожидал полной капитуляции Австрии, которую и увидел в ноте Андраши. С этой капитуляцией связан весь переворот 28 октября, ей он обязан всем своим характером, особенно спокойным и бескровным течением.

Говорилось, что переворот 28 октября до известной степени запоздал, что он мог произойти после манифеста Карла (16 октября) или после ответа Вильсона Австрии (опубликованного в Чехии 21 октября). Я лично после провозглашения Временного правительства и после ответа Вильсона, которые оба были направлены против манифеста Карла, ожидал выступления со стороны наших, оно и состоялось в виде заявления Национального комитета по поводу манифеста Карла. Итак, мы видим, что д-р Рашин – думаю, с согласия всего Национального комитета – ожидал полной капитуляции Австро-Венгрии, которую и увидел как формально, так и внутренне в признании программы Вильсона со стороны Андраши. По моему мнению, это была вполне правильная тактика; она соответствовала соотношению сил враждебных сторон, т. е. Австро-Венгрии с ее военной мощью и нашего движения на родине с его более слабыми силами. Теперь ясно, что д-р Рашин и его друзья, опираясь на признание программы Вильсона Австрией и даже венгерским политиком, присоединил чешский переворот к наивысшему успеху Временного правительства и что благодаря этому переворот 28 октября стал синтезом революции дома и за границей.