Мировая республика литературы - [9]
Это литературное сообщество, как считает Ларбо, «едино и неделимо вопреки всем границам. Красота литературы, живописи, музыки для него столь же неоспорима, сколь неоспорима эвклидова геометрия для обычных людей. Интеллигенция едина и неделима потому, что в каждой стране она одновременно воплощение национального и вместе с тем интернационального: национального потому, что воплощает в себе культуру, которая объединяет и формирует нацию; интернациональна потому, что находит себе равных, людей своего уровня, свою среду только среди элиты других национальностей. […] Мнение образованного немца, читающего французскую литературу, относительно какой — либо французской книги скорее совпадет с мнением французской элиты, чем с суждением необразованного француза»[27]. Ларбо ведет речь о могучих посредниках, чья власть посвящать в «избранные» зиждется, в первую очередь, на их независимости, а авторитет, как это ни парадоксально звучит, на наличии национальной принадлежности, которая гарантирует беспристрастность суждения. Образуя, по мнению Ларбо, «единый и неделимый вопреки границам» мир, особое сообщество, не ведающее политических, языковых и национальных пристрастий, эти люди живут в согласии с законом самоценной независимой литературы, творимой вопреки политическому и языковому разделению. Отбираемые ими тексты способствуют незримому единству литературы. Изымая литературные произведения из национальных отсеков, образованные ценители способствуют независимости, — не национальной, а интернациональной, — независимости критериев литературного законодательства.
Именно в этом контексте становится понятной роль критики как созидательницы литературных ценностей. Поль Валери, который отводил критикам роль экспертов, классифицирующих тексты, использовал для них слово «судьи»[28]. Вот как пишет о критиках — судьях Валери: «Против «да» или «нет» этих знатоков, этих любителей неопределимого, которые сами не создают произведений, но придают им цену и ценность, против этих пристрастных, но неподкупных судей бессмысленно возражать. Эти люди обладают навыком чтения, забытой многими добродетелью. Они умеют слушать и даже, больше того, слышать. Они умеют видеть и стремятся перечитать, вникнуть, пересмотреть, создавая своими пересмотрами «надежные ценности». Всеобщий капитал возрастает их стараниями»[29]. Поскольку права критиков признают все самые главные действующие лица литературного мира, в том числе и наиболее авторитетные и посвященные, такие, как, например, Валери, то суждения и приговоры критиков, одобрение или осуждение приобретают вполне реальные и зримые последствия. Следствием признания Джойса всеми самыми авторитетными писателями и высшими критическими инстанциями литературного мира явилось то, что он стал считаться родоначальником литературного модернизма, а его творчество стало своего рода «образцом», «точкой отсчета» для других литературных произведений. И напротив, отрицательное мнение критики о Рамю, который, вне всякого сомнения, раньше Селина стал применять разговорную речь в художественной прозе, поместило его в ряд второсортных, провинциальных писателей, пишущих на французском языке. Власть решать, что является литературой, а что нет, и таким образом определять границы литературного мира, принадлежит исключительно тем, кто присвоил себе право литературного законодательства и за кем признали это право.
Как критика, так и перевод повышает ценность литературного произведения, способствует его признанию, «наращивает литературное богатство», по выражению Ларбо. «Он (переводчик) одновременно повышает свой интеллектуальный уровень, обогащает национальную литературу и прославляет себя. Помогать перейти произведению из одного языка в другой, из одной литературы в другую дело вовсе не мелкое и не бесславное»[30]. «Надежная ценность», по признанию Валери, созданная признанием критики, «увеличивает мировой литературный капитал», присоединяя это признанное произведение к капиталу самого критика, который сумел его разглядеть. Переводчик наравне с критиком наращивает капитал той нации, литературу которой он переводит. Как показывает пример Ларбо, эти великие посредники и есть самые преданные вкладчики, главные поверенные литературы, поднявшиеся над историей, национальностью, политикой, твердо уверенные в незыблемости эстетических категорий, при помощи которых они оценивают произведения. И они же первыми отвечают за недоразумения и несправедливости, случившиеся по вине представителей центра (в частности, как мы увидим, Парижа), недоразумения, неизбежно возникающие из — за этноцентрической слепоты столицы.
