Мирные годы - [66]

— Так а чего в ней такого уж еретического-то?

— Да хотя бы и то, что по ней наш шарик расширяется. Суть там в том, что при образовании гидридов атомы металлов теряют электроны внешней оболочки и становятся меньше в объёме, так что гидрид сильно сжимается — от этого как раз плотность гидридов лёгких металлов становится близкой к плотности железа. Ну а при разложении гидрида, что по внешней поверхности ядра и происходит, металл снова захватывает свои внешние электроны и разбухает. В результате масса Земли не увеличивается — ну, если пренебречь мизерной прибавкой от метеоритов и космической пыли — но её объём растёт…

— Так, что-то такое я где-то читал, — припомнилось мне, — Только, вроде бы, это был не Ларин, и вообще не геолог, а дилетант такой прошаренный, как бишь его…

— Никонов? — предположил Серёга, — «Верхом на бомбе»?

— Точно! Он самый!

— Ну, он как раз ларинскую теорию и популяризировал. И как она тебе?

— С первого раза, если честно, показалось бредом сивой кобылы. Но кое-что по мелочи зацепило, и со второго раза, когда уже читал повнимательнее и повдумчивее — ну, что-то в этом, конечно, есть, хоть и остаётся ещё немало вопросов.

— Сырая ещё, конечно, во многом, так что для неё это нормально. Ты думаешь, ортодоксальная теория тектоники плит прямо сразу стала стройной и логичной? Тоже ведь долго воспринималась тогдашними ортодоксами в штыки…

— Так чего там всё-таки с нефтью-то? — вернул нас Володя с небес на грешную землю, то бишь от высоких теоретических материй к глобальным вопросам геополитики, — Кончится или будет восстанавливаться?

— Восстанавливаться будет, и местами, возможно, даже вполне достаточно для местных же нужд, но в целом по шарику не теми темпами, которыми выкачивается, а уж в тысячи раз медленнее, как по классике, или только в десять раз, как по Ларину — это, само собой, влияет на сроки её практического исчерпания, но не так кардинально, как нам бы с вами хотелось, — разжевал ему геолог.

— Радуйся, короче говоря, что своим попаданием в эту замшелую Античность мы выиграли для наших потомков фору в две с лишним тыщи лет, — добавил я, — Если в среднем по двадцать пять лет на поколение класть, так это восемьдесят поколений теперь без нефти, считай, не останутся.

— Ну, тогда я рад за них, — хмыкнул спецназер.

Пока мы обсуждали самую животрепещущую проблему нефтяной цивилизации, наши люди уже уложили нарубленный битум в мешки и погрузили их на носилки, а все пять амфор с нефтью нанизали рукоятками на жердь. Больше здесь делать было нечего, и мы двинулись в обратный путь к гавани. И главную добычу на корабли погрузить, и обед — война войной, но обед по распорядку, как говорится. Ну и с гойкомитичами тутошними ещё хотя бы ради элементарной вежливости поторговать немного не мешало бы. Ведь как установится морское сообщение между Тарквинеей и Бразилом — быть Тринидаду одним из промежуточных пунктов-стоянок, так что и отношения с местными надо налаживать с самого начала соответствующие.

Наши на морском берегу успели уже к нашему возвращению разбить бивак, и на кострах как раз готовился сытный обед. Погрузили доставленные нефтепродукты на лодки, отправили на суда, наградили проводников яркими ленточками и велели передать вождю, что после обеда заявимся поторговать. Выкурили по сигарилле, а тут как раз и обед подоспел. Я уже упоминал, что мясо ламантина напоминает по вкусу свинину? Весит же этот морской свинтус несколько сот кило, да ещё и держится на мелководье, так что обнаружить его, если искать целенаправленно, до смешного легко, а добыть — ну, смотря чем. Для красножопых с их копьями и утлыми лодчонками матёрый ламантин, способный дать отпор и акуле, добыча не из лёгких. Это в обычном спокойном состоянии он ленив и медлителен, но если его раздраконить, то бывает и проворен. Недолго, правда, потому как быстро устаёт — сколько тех калорий в поедаемых им водорослях? Но ведь и долблёный из бревна челнок опрокинуть — дело вообще секундное. Поэтому с лодок чингачгуки обычно охотятся на молодняк, а на взрослого — если на совсем уж мелководную отмель заплывут или вообще в прибрежную лагуну. В море, если глубже человеческого роста — в настолько редких случаях, что у здешних ламантинов даже и страха перед плавсредствами людей не выработалось, и подплыть к ним можно практически вплотную. Но у нас-то ведь расклады совсем другие. Наши суда опрокинуть не всякому киту под силу, так что нам загарпунить этого большого морского свинтуса труда не составило. Риска — тем более. Во-первых, не кит ни разу, а во-вторых, для нас это не спорт, а промысел, так что большим трезубцем его загарпунили, к поверхности воды подтянули, да и расстреляли сходу, чтоб зря не мучился. Для винтовки его туша, конечно, велика, но зачем же из винтовки, когда есть крепостное ружьё на вертлюге — той же системы Холла — Фалиса, но калибра двадцать миллиметров? Заодно и дикарям, которые, ясный хрен, за нами наблюдали, «гром и молнию» в действии продемонстрировали, дабы учитывали, когда завидючие глаза на наши ништяки загорятся. С готовящимся на кострах мясом тоже удачно вышло — проводники его увидели и своему вождю, конечно, доложат и этим напомнят об обстоятельствах его добычи. А уж размеры и вес ламантина с человеческими сравнить и выводы на этом основании о нашей огневой мощи сделать — это он, надо думать, и сам сумеет. Не совсем же он дурак, раз уж в вожди выбился и удержался, верно? В общем, своевременно нам этот ламантин подвернулся.