Мирное время - [59]
Виктор был поражен. Он хорошо знал Гулям-Али. Совсем недавно его, как лучшего секретаря ячейки в городе, выдвинули на работу в орготдел ЦИК'а. Как горячо он взялся за дело! Он бывал и на предприятиях, и в учреждениях, в кишлаках, на полях - везде, где люди работали и нуждались в его совете, в его помощи. И вдруг Гулям-Али - враг. Нет, этого не может быть. Чем больше Виктор думал об этом, тем сильнее крепло в нем убеждение, что Гулям непричастен к страшным преступлениям, которые он наблюдал в последнее время. Виктор вспомнил рассказы Игната о Камиле Салимове, о Гарме. Ну а как же Ленька? Неужели он не видит, что творится в округе, какие люди его окружают? А вдруг и сам Ленька... Нет, нет, этого не может быть!..
Виктор не заметил, как добрался до первых построек Донга. Возле столовой он устало слез с коня. Здесь уже раздали обед, и возле тлеющих очагов сидели люди. Виктор присел тут же, вытянув застывшие от долгого пути ноги. Люди продолжали монотонный и нескончаемый разговор о еде, о топливе, об одеялах.
Вскоре все разошлись. У очага остался лишь старик с длинной свалявшейся бородой. Он уныло сидел, поджав под себя ноги, и палочкой помешивал потухшие угли. Иногда он пытался раздуть огонь, тогда лицо его краснело, воспаленно блестели глаза.
Виктор осторожно завел с ним разговор о переселенцах. Он рассказал старику все, что слышал вчера от Маши. Старик сидел, не шевелясь, лицо его оставалось бесстрастным.
- Большой начальник! - тихо сказал он. - Послушайте речь глупого старика. Когда в доме курица кричит, как петух, она предсказывает несчастье. Курица трижды кричала петухом там, у нас в горах, в Каратегине. Потом приехали большие люди и велели нам идти сюда, в долину. Как мы жили там? Жирную пищу мы видели во сне, светильник с маслом - в мечети. Мы послушались и пошли вниз. Да видно, как говорится, осел и в Мекку сходит, а чистым не будет. Что увидели мы здесь? Погиб скот, умирают дети, болеют женщины. Верно, что для несчастного вся земля в ямах...
Старик печально склонил голову и медленно помешал палочкой остывающие угли.
- Разгадай загадку, начальник, - снова сказал он. - Что это такое: ты ее не ешь, а она тебя ест?
Виктор подумал и отрицательно покачал головой.
- Не знаю.
- Земля, - ответил старик и чуть улыбнулся. - Земля. Она ест нас.
Старик замолчал. Пришлось снова издалека начинать разговор о санитарном отряде, о докторе Хлопакове, о работающих в отряде людях. Под конец Виктор спросил о завхозе Садыкове.
- Садыков? - оживился старик. - Ремесло отца наследуется сыновьями. Его отец был караулбеги в Больджуане. Не верь ему, начальник. Он не Садыков.
Старик хотел сказать еще что-то, но, услышав шаги, замолчал. К очагу подошел Садыков. Он склонился к Виктору и сказал:
- Конь ваш оседлан, начальник.
Сразу вспомнив о больной Маше, Виктор встал и сказал старику, что приедет завтра утром.
Когда он выехал из Донга, пошел снег. Крупными пушистыми хлопьями падал он на черную землю, налипал на брови, ресницы, забивался за воротник шинели. Все исчезло в мутной кипящей мгле. Виктор отпустил повод, и конь, каким-то чутьем распознавая дорогу, стал медленно продвигаться вперед.
Виктор думал о старике. Завтра же надо поговорить с ним начистоту. Пусть скажет все, что знает, а знает он, видимо, много.
Вдали уже мелькали огоньки Юлдуза. Скоро Виктор увидит Машу. Как она там? Что с ней? Ночь, холод... Как он мог так надолго бросить ее одну? Его сердце тревожно забилось.
В этот момент что-то громко хлопнуло позади. Конь вздрогнул и сразу перешел в галоп. Виктор схватился за луку и еле удержался в седле. Только проскакав минут пять, он понял, что это был выстрел. "Что за черт! выругался он вслух. - Этого еще не хватало!" Но возвращаться назад и искать стрелявшего не было смысла - он уже, наверняка, скрылся.
Дома он застал доктора Хлопакова и сестру Зою. Они сидели возле метавшейся в бреду Маши. Виктор тревожно взглянул на доктора. Тот покачал головой и тихо сказал:
- Думаю, воспаление легких.
Виктор тяжело опустился на одеяло.
- Что же делать, доктор? - растерянно спросил он.
- В больницу надо. Здесь мы ее погубим. - Доктор сел рядом с Виктором. - Но больница в Пархаре не достроена, ты сам видел. Крыша еле покрыта. Окна без стекол. Не знаю, есть ли двери. Простудим больную. Прямо скажу, положение скверное...
Виктор печально посмотрел на Машу. Щеки ее пылали. Она поминутно сдергивала с груди одеяло и разбрасывала руки. Зоя терпеливо укрывала больную, прятала ее руки под одеяло.
- Что же делать? Что делать? - шептал Виктор и мучительно напрягал мозг в поисках выхода.
Доктор поднялся.
- Не тужи, дружище. Завтра утром отвезем ее в больницу. Все-таки лучше, чем здесь...
Хлопаков ушел к себе, оставив с больной медсестру Зоя и Виктор, сменяя друг друга, всю ночь дежурили у постели Маши.
Утром доктор привел четырех санитаров. Больную осторожно положили на носилки и понесли в Пархар. Хлопаков послал Виктора вперед - приготовить палату. В больнице Виктора встретил врач - молодой человек, только что окончивший медицинский институт. Они забили досками окно в палате, завесили его одеялом, втащили койку. Молодой врач с волнением ждал первую больную в своей еще не открытой больнице...
Эта книга является 2-й частью романа "Нити судеб человеческих". В ней описываются события, охватывающие годы с конца сороковых до конца шестидесятых. За это время в стране произошли большие изменения, но надежды людей на достойное существование не осуществились в должной степени. Необычные повороты в судьбах героев романа, побеждающих силой дружбы и любви смерть и неволю, переплетаются с загадочными мистическими явлениями.
Во второй книге дилогии «Рельсы жизни моей» Виталий Hиколаевич Фёдоров продолжает рассказывать нам историю своей жизни, начиная с 1969 года. Когда-то он был босоногим мальчишкой, который рос в глухом удмуртском селе. А теперь, пройдя суровую школу возмужания, стал главой семьи, любящим супругом и отцом, несущим на своих плечах ответственность за близких людей.Железная дорога, ставшая неотъемлемой частью его жизни, преподнесёт ещё немало плохих и хороших сюрпризов, не раз заставит огорчаться, удивляться или веселиться.
Герой этой книги — Вильям Шекспир, увиденный глазами его жены, женщины простой, строптивой, но так и не укрощенной, щедро наделенной природным умом, здравым смыслом и чувством юмора. Перед нами как бы ее дневник, в котором прославленный поэт и драматург теряет величие, но обретает новые, совершенно неожиданные черты. Елизаветинская Англия, любимая эпоха Роберта Ная, известного поэта и автора исторических романов, предстает в этом оригинальном произведении с удивительной яркостью и живостью.
В книге впервые публикуется центральное произведение художника и поэта Павла Яковлевича Зальцмана (1912–1985) – незаконченный роман «Щенки», дающий поразительную по своей силе и убедительности панораму эпохи Гражданской войны и совмещающий в себе черты литературной фантасмагории, мистики, авангардного эксперимента и реалистической экспрессии. Рассказы 1940–50-х гг. и повесть «Memento» позволяют взглянуть на творчество Зальцмана под другим углом и понять, почему открытие этого автора «заставляет в известной мере перестраивать всю историю русской литературы XX века» (В.
«…Я желал бы поведать вам здесь о Жукове то, что известно мне о нем, а более всего он известен своею любовью…У нас как-то принято более рассуждать об идеологии декабристов, но любовь остается в стороне, словно довесок к буханке хлеба насущного. Может быть, именно по этой причине мы, идеологически очень крепко подкованные, небрежно отмахиваемся от большой любви – чистой, непорочной, лучезарной и возвышающей человека даже среди его немыслимых страданий…».
Книга посвящена одному из самых деятельных декабристов — Кондратию Рылееву. Недолгая жизнь этого пламенного патриота, революционера, поэта-гражданина вырисовывается на фоне России 20-х годов позапрошлого века. Рядом с Рылеевым в книге возникают образы Пестеля, Каховского, братьев Бестужевых и других деятелей первого в России тайного революционного общества.