Мирное время - [58]

Разве можно все это сравнить с городом, где - прямые улицы, милиционеры на углах, электрический свет? Нет, только в горах, только там, где еще осталась экзотика, можно найти славу! Толя запоем читал Киплинга, Джека Лондона, и ему казалось, что стоит выехать за черту города, как начнется жизнь, описанная в этих увлекательных книгах.

Когда Толя сказал Феоктисту Модестовичу о своем желании поехать в район, тот рассмеялся.

- Что, вшей покормить захотел? Вряд ли удастся. Ищи, отрок, славу в городе.

Феоктист Модестович взял со стола какой-то конверт и запел:

Она мне прислала письмо голубое,

Письмо голубое прислала она...

Потом он распечатал конверт, прочитал бумажку и сразу скривился.

Но я не поеду ни завтра, ни в среду,

Ни завтра, ни в среду ответ не пошлю.

- Как тебе нравится? - обратился он к Толе. - Повестка. От следователя. "По поводу буйства в пьяном виде, учиненного вами на базаре". Но...

Я ей не отвечу, я к ней не поеду.

Она опоздала! Другую люблю...

- закончил он и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Толя пошел к редактору. Абрам Максимович встретил его довольно сухо. Теперь Пенский был сотрудником газеты, а редактор считал своим долгом сурово разговаривать с подчиненными.

Абрам Максимович выслушал просьбу Толи о командировке в район и сказал, что подумает об этом. Но людей и здесь не хватает, работы и в редакции очень много. Толя должен писать побольше, получше узнать жизнь города. А поехать в район он всегда успеет.

Толя ушел от редактора грустный и разочарованный. "Опять примусы"... с горечью подумал он и весь день бесцельно шатался по городу.

Через неделю его вызвал к себе Абрам Максимович. Он был задумчив и разговаривал без обычного крика.

- Вы, кажется, хотели ехать в район? - спросил редактор.

Толя даже покраснел.

- Да, - ответил он.

- Я могу предложить вам одну поездочку. Район дальний, но работа интересная. Нужно побывать в нескольких совхозах. Хотите?

- Хочу! - радостно ответил Толя.

- Завтра и выедете, - решил Абрам Максимович.

Толя целый день носился, как одержимый, по редакции. У одного он одалживал полевую сумку, у другого бинокль, у третьего - очки от пыли. Ему писали длинные мандаты и удостоверения. Он взял в бухгалтерии аванс на дорогу, записал в карманный словарик таджикские слова первой необходимости, со всеми попрощался.

Закончив все дела в редакции, Пенский побежал в караван-сарай подбирать коня подешевле и поспокойней. После долгих поисков и сомнений он выбрал красивого вороного коня.

Поздно вечером, усталый и голодный, он пришел домой. Жена сердито подала на стол тарелку супа и легла спать. Толя поел, поставил на керосинку чайник и сел писать письмо матери. Хотелось написать о многом. О том, что, наконец, он нашел для себя интересное дело. О том, что скоро он будет знаменит и слава о нем дойдет и до их маленького города. Мама еще услышит о нем, о ее Толе. И это будет скоро, скоро... Незаметно для себя Толя задремал, положив голову на стол. Проснулся он от какого-то внутреннего толчка. Чай уже давно кипел на керосинке Толя положил недописанное письмо в записную книжку - он допишет его, когда вернется из командировки.

Утром чуть свет Толя, обвешанный сумками и ремнями, пришел в караван-сарай. Конь стоял уже оседланный. Неумело взобравшись в седло, Толя выехал из ворот.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

ДАЙТЕ РУКУ, ДРУЗЬЯ!

Проснулся Виктор от резкого света. Он приподнялся. Неподалеку стояла зажженная лампа. Машина постель лежала в углу, сбитая в кучу. Посредине комнаты стояла большая лужа. С потолка непрерывно капала вода, взбивая в луже пузыри, которые тут же лопались. У двери стояла Маша в гимнастерке и юбке и выжимала сорочку. За стенами хлестал дождь.

- Что случилось? - встревоженно спросил Виктор.

Маша улыбнулась.

- Вот видишь, наводнение. Я так крепко спала, что не почувствовала, как вся промокла. До нитки.

Виктор встал, отодвинул дальше в угол мокрую Машину постель. Затем он прокопал ножом маленькую канавку у двери, под порог. Вода из лужи потекла на улицу. Только теперь он заметил, что Маша дрожит. Он взял ее мокрую, холодную руку. Острое чувство жалости охватило его.

- Замерзла? - спросил Виктор.

Девушка кивнула головой.

- Замерзла. Зуб на зуб не попадает.

- Бросай свою рубаху. Иди грейся.

Маша встряхнула сорочку и бросила в угол на одеяла. Потом легла на постель Виктора и сжалась в клубок.

- Вот не было печали. Не хватает только заболеть здесь... - прошептала она.

Виктор старательно укрыл Машу, но девушка никак не могла согреться. Тогда Виктор лег вместе с ней. Он обнял ее и крепко прижал к себе. Сердце забилось часто, гулко. Виктору хотелось все свое тепло передать Маше. Наконец, девушка перестала дрожать. Виктор услышал ее ровное дыхание. Она задремала. А Виктор до рассвета так и не смог заснуть.

Утром он встал с головной болью. Тихо, стараясь не разбудить Машу, Виктор вскипятил чай, приготовил завтрак, написал ей, что постарается вернуться пораньше, и уехал в кишлак Донг.

Холодный, порывистый ветер бил в лицо. Стыли руки, державшие повод. Недалеко от Донга Виктор встретил доктора Хлопакова. Они долго разговаривали, и только когда Виктор собрался ехать дальше, Хлопаков вспомнил о письме, которое со вчерашнего дня возил с собой. Виктор узнал почерк Жорки Бахметьева. Длинно и обстоятельно описывал он все происшествия со времени отъезда Виктора из Дюшамбе. Он также писал об исключении Гулям-Али из комсомола, давнишняя ненависть Жорки к Камилю Салимову прорывалась в письме в крепких выражениях.