Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - [75]

Шрифт
Интервал

— А как?

— Заключив некую сделку, выгодную для обеих сторон. Я дальше буду играть за вас, вместо вас, на свой страх и риск, но в вашу пользу. Если я выиграю много, сколько вы, к примеру, проиграли сегодня вечером, я взамен попрошу у вас, чтобы вы на полчаса предоставили вашу машину в распоряжение моего внука.

— Мою машину?!

— Во время его отсутствия я буду находиться возле нас, а перед тем как уехать, он оставит вам свой паспорт.

— Вот уж не знаю…

— У него есть права…

— А если вы не выиграете?

— Тогда все обязательства с вас снимаются.

— То есть я ничем не рискую? Согласен, но не больше чем на полчаса.

— Замечательно, замечательно. Можете не сомневаться, что машина не будет отсутствовать ни минутой дольше.

— И это все?

— Да, почти все. Остается только одна мелочь, один пустяк, одна ерундовинка, о которой и говорить-то не стоит. Мы оба, мой внук и я, находимся здесь проездом, а вообще-то разъезжаем на тандеме для собственного удовольствия. Надеюсь, вам это понятно. И я предполагаю, что мой внук захочет на вашей быстрой и маневренной машине подняться на главную гору этого городка. Это вполне вероятно, не так ли? Да, чем больше я об этом думаю, тем больше прихожу к выводу, что он именно так и поступит.

— Если это вообще состоится.

— Ну разумеется, лишь в том случае, если мы выиграем. Он поедет как раз по этому серпантину, ему не надо при этом выкладываться, он может полюбоваться видом города сверху. Я слышал, что он, вид сверху, просто потрясающий. Но в таком случае будет ли справедливо, если сам я окажусь лишен этого удовольствия? Я тоже был бы очень рад полюбоваться видом на залив, и город, и побережье. Но как? Как мне туда подняться?

— Да просто поехать вместе со своим внуком.

— Ах, я совсем забыл сказать, что такого рода машина совершенно неприемлема для человека, который страдает клаустрофобией. Теперь вы понимаете мою дилемму? Мой шофер поедет передо мной на — как она называется, ваша модель? — на «изо грифо», а что будет со мной, это уж моя печаль. Вы меня поняли?

— Нет. Не пойму, к чему вы ведете.

— Мне нужен партнер, который закатит меня на гору. Который займет на тандеме заднее место и будет усердно крутить педали. И я даже знаю человека, который вполне подходит для этой роли.

— Нет.

— Не нет, а да.

— Исключено.

— Никоим образом.

— И речи быть не может. Вы знаете, какой длины здесь подъем. Без машины это чистое самоубийство.

— Ну, не так уж и страшно.

— Нет, нет, только не со мной. Я не могу.

Человек встал из-за стола и сделал несколько шагов в сторону. Он хромал.

— Не того вы попутчика выбрали. У меня нога деревянная.

— Очень жаль. Значит, мне не придется полюбоваться этим видом.


Взяв у меня из рук стакан и сделав большой глоток, Бай Дан принялся играть за двоих. Хозяин «мазерати» с кислым и недоверчивым выражением глядел, как растет перед ним стопка жетонов и фишек, которые выигрывал Бай Дан, сидя слева от него. Он глубоко ушел в свое кресло и непрерывно курил.

Спустя полчаса, на стоянке, он сунул мне в руку ключи от машины. Когда же я приехал обратно, сверхсчастливый, в полной эйфории от того, что мне довелось посидеть за рулем этого сказочного автомобиля, вернул «изо грифо» по принадлежности и снова плюхнулся на жесткое заднее седло, когда я нажал на педали и попрощался взмахом руки — причем ни владелец «мазерати», ни портье, судя по всему, не обратили никакого внимания на мою любезность, — Бай Дан сообщил мне следующее: этот некрасивый человек в измятом костюме оказался нашим соотечественником по имени Стоян Стоянов, а машину он взял напрокат, чтобы произвести впечатление.

— На кого?

— Об этом я спрашивать не стал, — отвечал Бай Дан, — чтобы не услышать в ответ какую-нибудь ложь.


За завтраком Бай Дан обычно ни словом не касался своих планов. На мой вопрос, куда мы поедем дальше, он обычно хвалил конфитюр, свежие булочки или кофе. Почему ты делаешь из этого такую тайну? Улыбка в его глазах только подстрекала мое любопытство. Мы укладывались, это всегда занимало не больше нескольких минут, Бай Дан расплачивался по счету, либо совал владельцу несколько банкнот в руку, либо оставлял подобные знаки внимания на кухонном столе у крестьянина. Мы распределяли наши вещи в подвесных сумках тандема и вспрыгивали в седло. А теперь? Одна нога упиралась в педаль, другая в землю. Бай Дан бросал взгляд вперед, потом налево и направо, потом назад, мимо меня, и, наконец, прямо мне в глаза: Париж. И начиналось — несколько сильных толчков, чтобы привести тандем в движение.

Несколько дней спустя мы прибыли в Париж. Тандем остался ждать нас у вокзала.

— Париж — это город для пеших прогулок, — сказал Бай Дан.

— А ты откуда знаешь? Ты здесь уже бывал, что ли?

— И не раз.

— И когда ж это ты бывал?

— Когда в тюрьме сидел. Понедельник у нас был днем путешествий. В нашем отделении оказалось несколько французов, это мы их так называли, а на самом деле в их жилах не текло ни единой капли галльской крови, но зато один из них перед войной был послом во Франции, другой изучал историю в Сорбонне, а третий переводил Стендаля и Бальзака. Он мечтал перевести еще Альбера Камю, но, хотя он каждую неделю подавал очередное прошение, чтоб ему разрешили получать книги с воли, разрешения так и не дали. Уж и не знаю, чем директору тюрьмы не угодил Камю. Как бы то ни было, эти три француза устраивали нам экскурсии по Парижу. Каждый вечер по понедельникам они показывали нам очередную достопримечательность — какой-нибудь парижский квартал.


Еще от автора Илья Троянов
Собиратель миров

Роман вдохновлен жизнью и трудами Ричарда Френсиса Бёртона (1821–1890), секретного агента, первого британца совершившего хадж в Мекку, переводчика Кама-Сутры и “Тысячи и одной ночи”, исследователя истоков Нила и жизнеустройства американских мормонов.Действие детально следует за биографией его молодых лет, а порой сильно удаляется от дошедших свидетельств, домысливая увлекательную историю жизни главного героя — “образцового британца конца XIX в.”, с особой элегантностью офицера-разведчика, героя-любовника и “возлюбленного истины” несшего бремя белого человека сквозь джунгли Индии, пески Аравии и дебри Африки.


Рекомендуем почитать
Ник Уда

Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…


Красное внутри

Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.


Акука

Повести «Акука» и «Солнечные часы» — последние книги, написанные известным литературоведом Владимиром Александровым. В повестях присутствуют три самые сложные вещи, необходимые, по мнению Льва Толстого, художнику: искренность, искренность и искренность…


Листки с электронной стены

Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.


Сказки для себя

Почти всю жизнь, лет, наверное, с четырёх, я придумываю истории и сочиняю сказки. Просто так, для себя. Некоторые рассказываю, и они вдруг оказываются интересными для кого-то, кроме меня. Раз такое дело, пусть будет книжка. Сборник историй, что появились в моей лохматой голове за последние десять с небольшим лет. Возможно, какая-нибудь сказка написана не только для меня, но и для тебя…


Долгие сказки

Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…


Орланда

Благополучная и, казалось бы, вполне состоявшаяся тридцатипятилетняя женщина даже вообразить не могла, что однажды с ней произойдет невероятное: половина ее «я» переселится в случайно встреченного юношу и заживет своей жизнью — той, в которой отказала себе героиня в силу строгого воспитания и природного благоразумия…


Грех

Тадеуш Ружевич — особое явление в современно» польской литературе, ее гордость и слава. Едва ли не в каждом его произведении, независимо от жанра, сочетаются вещи, казалось бы, плохо сочетаемые: нарочитая обыденность стиля и экспериментаторство, эмоциональность и философичность, боль за человека и неприкрытая ирония в описании человеческих поступков.В России Ружевича знают куда меньше, чем он того заслуживает, в последний раз его проза выходила по-русски более четверти века назад. Настоящее издание частично восполняет этот пробел.


Пограничная зона

Мари-Сисси Лабреш — одна из самых ярких «сверхновых звезд» современной канадской литературы. «Пограничная зона», первый роман писательницы, вышел в 2000 году и стал настоящим потрясением. Это история молодой женщины, которая преодолевает комплексы и травмы несчастливого детства и ищет забвения в алкоголе и сексе. Роман написан в форме монолога — горячего, искреннего, без единой фальшивой ноты.В оформлении использован фрагмент картины Павла Попова «Летний день, который изменил жизнь Джулии».


Любовник моей матери

УДК 821.112.2ББК 84(4Шва) В42Книга издана при поддержке Швейцарского фонда культурыPRO HELVETIAВидмер У.Любовник моей матери: Роман / Урс Видмер; Пер. с нем. О. Асписовой. — М.: Текст, 2004. — 158 с.ISBN 5-7516-0406-7Впервые в России выходит книга Урса Видмера (р. 1938), которого критика называет преемником традиций Ф. Дюрренматта и М. Фриша и причисляет к самым ярким современным швейцарским авторам. Это история безоглядной и безответной любви женщины к знаменитому музыканту, рассказанная ее сыном с подчеркнутой отстраненностью, почти равнодушием, что делает трагедию еще пронзительней.Роман «Любовник моей матери» — это история немой всепоглощающей страсти, которую на протяжении всей жизни испытывает женщина к человеку, холодному до жестокости и равнодушному ко всему, кроме музыки.