Мир сновидений - [5]

ja vierasta ei torpan tiella nay.

Mut kesa-illoin peltoni kun naan

ja pellollani tayden tahkapaan

ja illan paivan yli lampuen

ja ranta-saunan savun rauhaisen.

Niin silloin tielle katson kaihoten

ja kulkijata sielta vuottelen

mun kanssain nauttimahan onnestain

ja kera kylpemahan saunahain.

Mut eipa kuulu kulkijata vaan.

He eivat anteeks anna konsanaan,

kun kylaa kutsunut en talkoihin,

vaan itse onneni ma rakensin.

ОСЕННЕЕ НАСТРОЕНИЕ

Ты права была, друг единственный,

что ушла и меня покинула.

Твоя грудь, молодая, теплая,

на моей бы груди застынула.

Глянь — цветок придорожный бледный

из проталины поднял голову.

Ожидаешь чего ты, цвет мой?

Пришло время склонить тебе голову.

Душа моя знала так много,

но одно только вспомнить могу —

тот увядший цветок на дороге,

что укрыл я в глубоком снегу.

SYYSTUNNELMA

Teit oikein ystava ainoo,

kun luotani laksit pois.

Sun rintasi nuori ja lammin

mun rinnalla jaatynyt ois.

Kas, maantiella kalpea kukka

lumipalvesta nostavi paan.

Mitä vuottelet kukkani vielä?

On aika jo painua pään.

Tuhat aatosta'sieluni tunsi,

sen vaan minä muistaa voin:

Oli tielläni kuihtunut kukka

ja sen peitoksi lunta ma loin.

Из сборника «Сто и одна песня» / Sata ja yksi laulua (1898)

МИР СНОВИДЕНИЙ

Ну что ж с того, что, сломлен молодым,

от зимней непогоды сникну?

Ведь многие и раньше гибли,

во льдах судьбы замерзнув.

Да кто ж захочет старым изнемочь?

Лишь песням вечно молодость дана —

мгновенно промелькнет

любви и весен радость.

Ну что ж с того, что не усну,

как замирает тлеющий очаг?

Погасну так, как гаснут звезды

иль в море тонет' мореход!

Певец, что звезды воспевает

и бороздит великие моря,

в волнах прибоя погибает прежде,

чем успевает паруса убрать.

Ну что ж с того, что я не получил

всего, что ждал от жизни!

Большие мне она дала надежды

и грусти кантеле дала.

Хотя я только малое дитя —

я пил богов напиток

и смог испить до дна

восторги и печали.

Хотя я только осени дитя —

бессонный полуночник,

я о цветущей пел земле,

о девушке играл на струнах.

Черным-черны пришли

великие несчастья,

но эхом радости пусть прозвенит

мой кантеле в последний раз. <…>

Когда я вспоминаю, как я клянчил

здесь ласки, словно пес,

как у дверей богатых умолял

в метель, в ненастье —

о чуточке, о капельке тепла,

когда я вспоминаю, что же

я получил, что проглотить пришлось,

о чем я думал и молчал.

Как я блуждал и верил,

что не забуду это никогда…

И все-таки забыл,

как забывают все на свете.

И все же поднялась моя судьба,

все тем же кузнецом стою опять,

опять кую, в небесный ударяя свод —

ночь счастья звездную! <…>

HÖYHENSAARET

Mitä itä jos nuoma mä murrunkin

tai täRun ma talvisäihin,

moni murtunut onpi jo ermemmin

ja jäätynyt elämän jäihin.

Kuka vanhana vaappua tahtoiskaan?

Ikinuori on nuoruus laulujen vaan

ja kerkät lemmen ja keväimen,

ilot sammuvi Lhmisten.

Mitä siitä jos en minä sammukaan

kuin rauhainen, riutuva liesi,

jos sammun kuin sammuvat tähdet vaan

ja vaipuvi merillä miesi.

Kas laulaja tähtiä laulelee

ja hän meriä suuria seilailee

ja hukkuvi hyrskyhyn, ennen

kuin käy puijehin reivatuin.

Mitä siitä jos en minä saanut kaan,

mitä toivoin ma elämältä,

kun sain minä toivehet suuret vaan

ja kaihojen kantelen hältä.

Ja vaikka ma laps olen pieni vain,

niin jumalten riemut ma juoda sain

ja juoda ne täysin siemauksin —

niin riemut kuin murheetkin.

Ja vaikka ma laps olen syksyn vaan

ja istuja pitkän illan,

sain soittaa ma kielilä kukkivan maan

ja hieprukan hivuksilla.

Niin mustat, niin mustat ne olivat;

ja suurina surut ne tulivat,

mut kaikuos riemu nyt kantelen

vielä kertasi viimeisen! <…>

Kun muistelen, kuinka ma keijännyt

olen koirana lempeä täällä,

miten rikasten portailla pyydellyt

olen tuiskulla, tuulisäälä,

vain lämpöä hiukkasen, hiukkasen vain —

ja kun minä muistelen, mitä mä sain

ja mitä mä nielin ja vaikenin

ja mitä mä ajattelin!

Miten olen minä kulkenut, uskonut,

ett’ eivät ne unhoitukaanl

Ja sentään ne olen minä unhoittanut

kuin unhoittaa voi kukaan.

Ja sentään se nousi, min kohtalot kaas,

ja sentään mä seppona seison taas

ja taivahan kansia taon ja lyön —

oi, onnea tähtisen työnl <…>

ЧУДО

Умерла она. Давно зарыта.

Спит она глубоким сном травы

под крестом. Постель ее накрыта

тяжким одеялом снеговым.

Но когда повеет воздух вешний,

я, уставши плакать у креста,

вдруг увижу — край ее одежды

треплет ветер и постель пуста.

Светлые летят по ветру кудри,

Нежные мне слышатся слова…

Посмотри — прекрасная, как утро,

милая моя жива, жива!

Упаду на талый снег весенний,

обниму любимые колени…

А очнусь — и землю не узнаю:

как в раю, среди цветов ступаю.

IHME

Hän oli jo kuollut ja kuopattu

Ja nukkui jo nurmen unta.

Kesä kukkinut oli hänen haudallaan

ja talvi jo satanut lunta.

Mut on kuin haudat ne aukeis taas,

elo henkisi hankia pitkin,

ja on kuin liikkuisi ristinpuu,

min alie ma impeni itkin.

Kas, ilmassa kutria leijailee!

Kas, kaukana huntuja häilyy!

Han, han se on itse, mun impyein,

han kuololta, kuololta säilyy.

Mina hangelle lankean polvillein,

mina armahan syliini suljen.

Ja katsol Kun nousen, on muuttunut maa

ja kukkien yli ma kuljen.

* * *

Коль созрело яблоко — упадет,

но румянцем сперва запылает.

А румянец твоих зардевшихся щек

какую мне весть посылает?

Коли сосны вздыхают — пойдут дожди…

Но глубоко вздыхают прежде!