Мир приключений, 1978 - [11]

— Ты слишком многого от меня хочешь, красавчик. — Жаламбе рассмеялся. — Ну да ладно, попробую тебе помочь… Записываешь? — спросил он после длительной паузы.

— Давай. — Фюмроль взял красный карандаш и приготовился нанести на карту первый крестик.

— Значит, так… Монгкай, Лангшон, Каобанг, Хазянг, Лаокай и, как ты понимаешь, Хайфон.

Картина вырисовывалась довольно неприглядная: японцы взяли под контроль все основные шоссейные и железные дороги, ведущие на север.

— У меня такое впечатление, что мы кувыркаемся в аквариуме.

— Что ты хочешь этим сказать? — В голосе Жаламбе проскользнуло недоумение. — Какой еще аквариум?

— Все видно, Шарль. Сегодня наблюдают, завтра начнут шарить сачком… Кто такой Нисихара?

— Бр-р-р! Настоящее чудовище. Он чего-нибудь от тебя хочет?

— Я нашел у себя на столе три письма. Точнее — повестки, в которых мне предлагают немедленно прибыть для переговоров.

— Целых три? — растроганно спросил Жаламбе. — Тогда ты железный парень, маркиз. Преклоняюсь. Я бы не выдержал уже на втором.

— Что ты мне посоветуешь? — Фюмроль инстинктивно предпочел умолчать об истории с письмами.

— Поезжай. Не надо дергать тигра за усы. Нам всем это может дорого обойтись. Тебе от него еще не звонили?

— Насколько я знаю, нет.

— Значит, они просто накапливают документальный материал. Заметь, одно только твое молчание уже дает повод обвинить нас в нелояльности. Тебе не кажется странным, что шпик дает урок дипломатии?

— Шутки в сторону, Шарль. Ты уже имел дело с этим Нисихарой?

— Как тебе сказать? Этот самурай потребовал от нас копии картотеки. Как ты понимаешь, его интересуют прежде всего коммунисты. Своих людей они, естественно, знают лучше нас.

— И как ты смотришь на подобное нарушение суверенитета?

— Все ведь зависит от точки зрения. В нашем положении это лучше называть дружеской просьбой.

— Ты в самом деле так считаешь?

— А почему бы и нет? Если они хотят помочь мне выловить агентов Коминтерна, я не против. В конце концов, мы делаем общее дело. Вместе будет даже удобнее.

— И чем же это удобнее?

— Во-первых, можно будет дотянуться до тех, кто окопался на китайской территории. Я давно на них зубы точу.

— Ты имеешь в виду принца Кыонг Де, который призывает вьетнамский народ вышвырнуть заморских дьяволов?

— Иронизируешь? — хмыкнул в трубку Жаламбе. — Ну, давай-давай. Не знаю, как ты, а лично я благодарен судьбе, что застрял в этой забытой богом дыре. По крайней мере, от меня не требуют ловить для гестапо французов. Понял? А если азиаты хотят жрать азиатов, я не вмешиваюсь. Они ведь все такие одинаковые… Значит, увидимся в холле?!

Фюмроль задумчиво опустил трубку. Ему ли было осуждать Жаламбе? Вспомнился день накануне исхода, начавшийся телефонным звонком из канцелярии премьера. Фюмроль примчался в резиденцию в тот самый момент, когда Поль Рейно говорил по прямому проводу с Лондоном. Секретарь приложил палец к губам и показал глазами на дверь. Не успел Фюмроль присесть, как дверь распахнулась, и маленький премьер стремительным шагом пересек приемную. «Французские войска выступили»,

— бросил он на ходу. Он был бледен, и руки его дрожали.

Через несколько дней, когда фронт у Седана оказался прорванным, произошла новая перестановка кабинета. Заместителем премьера стал Петэн, Даладье получил министерство иностранных дел. Вейган, которого назначили главнокомандующим, заявил, что его назначение запоздало на две недели. «Никаких шансов на спасение», — не уставал уверять он. Через Париж тянулись толпы беженцев из Бельгии и Голландии. Завывали сирены воздушной тревоги. С быстротой лесного пожара распространялись самые фантастические слухи. На Кэ д'Орсэ день и ночь пылали камины. Пепел сожженных бумаг летел над Сеной, по которой еще ползли какие-то баржи. Кто-то предложил сжечь архивы прямо во внутреннем дворе: документов было много, а верховное командование сообщило по телефону, что немецкие танки уже через несколько часов ворвутся в Париж. Но даже эта весть оказалась ложной. Противник еще не завершил операцию во Фландрии. Те, кто торопился поскорее сдать город, не скрывали своего разочарования.

Все возвращается на круги своя. Неминуемость японского вторжения стала еще очевиднее. Фюмролю предстояло вновь изведать паническое бегство, быть может, пережить ужас и позор оккупации. Он решил не вызывать Колет в Индокитай. Застегивая перламутровые пуговицы только что доставленной из прачечной крахмальной сорочки, Фюмроль продолжал обдумывать создавшуюся ситуацию. «Здесь все за всеми следят», — вспомнились слова Жаламбе. Вполне естественно, что стали следить и за ним, майором Фюмролем, которого удостоил вниманием сам Катру. Что же здесь удивительного?

Наблюдать за ним могли агенты разных служб, в том числе и работавшие на Жаламбе. Но письма из японской миссии никак не должны были заинтересовать ни кэмпэйтай, ни Второе бюро. Гестапо, которое тесно сотрудничало с японской разведкой, тоже не стало бы охотиться за такого рода корреспонденцией. Она могла интересовать и китайцев, и англичан, и американцев, но в первую очередь тех, для кого тайна переговоров по поводу Индокитая была вопросом жизни и смерти: местных националистов или же коммунистическое подполье.