Мир приключений, 1928 № 05 - [17]
Аббемон и я бросились вперед. Священник рвал змеиные кольца, я же боролся с хвостом змеи. Минуты четыре мы молча боролись.
Потом могучие кольца ослабели, соскользнули вниз, и Бриер выступил из них освобожденный.
В этот вечер, в первый раз за все время нашего знакомства, Бриер разговаривал и смеялся. Он! давал нам ощупывать мускулы на своих руках. Он гордился этими руками, которые убили его малютку, — убили потому, что он любил его, — руками, которые помогали слабому Галлаю продираться через заросли джунглей.
— Леса Суринама, — продолжал Лебрен. — прерываются по временам открытыми пространствами, которые называют саваннами. В лесу земля черная, в саваннах же— белая, сухая, кристаллическая и почти лишенная всякой растительности. В джунглях достаточно жарко, но на этих пустынных равнинах, где между вашей обнаженной головой и палящим солнцем нет ничего, мозг колеблется на грани безумия от безжалостного белого света, отражаемого песком саванны. В этих саваннах живут индейцы карибо.
Мы только три раза натыкались на их деревни. Индейцы видели нас издали, понимали, что мы — бежавшие из Кайенны преступники, и скрывались вместе со всем своим имуществом. Когда мы входили в деревню, она была совершенно пуста. Мы напрасно искали чего-нибудь съестного в их хижинах и разочарованно продолжали наш бесконечный путь.
К этому времени мы как-го перестали торопиться и полубессознательно мирились с джунглями. Все, кроме Аккарона. Понемногу, он стал отдаляться от нас. Он был умный человек, умел составлять и задумывать планы. Но это было не нужно в джунглях. Там требовались сила и терпение. Но он не сдавался и продолжал разыгрывать былого юриста. Вместо того, чтобы охотиться, он предпочитал покупать у нас пищу, покупать на обещания, которые выполнит в Париже. Мы только смеялись. Потом он стал воровать у нас пищу.
Однажды он сделал опасную ошибку. Аббемон поймал водяную крысу, и Аккарон, смелый от голода, выхватил ее у него и убежал. Аббемон догнал его одним прыжком. Мы видели, как он схватил юриста за горло, швырнул его, как мешок, в воду и стал держать под водой. Мы все молчали. Галлан дрожал и прикрывал глаза длинными, тонкими пальцами. На поверхность поднялся и лопнул большой пузырь. В черной воде умирал маленький умный мошенник.
Аббемон засмеялся. Он встал на ноги, но не выпускал горда Аккарона. Тот все еще боролся, но уже слабее, когда Аббемон вытащил его на берег и бросил на высокую траву.
Аббемон ни разу не обернулся належавшего на траве юриста, выплевывавшего из легких воду. В этот день мы не разговаривали с Аккароном. Но я никогда не видал человека, лицо которого выражало бы такую смесь страха и ненависти.
На следующее утро, когда мы выползли из наших отдельных комнаток между висячими корнями дерева, Аккарона не оказалось среди нас. Мы видели по следам, что он ушел тем путем, которым мы пришли. Мы никогда больше не видели его.
Теперь нас было четверо. Мы не имели понятия, где мы находимся. Но мы уже шли несколько месяцев, и начался сезон дождей. Не проходило дня безбурного ливня, от которого не было спасения в лесу. Дожди эти несли с собой новую опасность. Тигры, как называют здесь пятнистых ягуаров, стали неосторожны. В дождь мелкие звери редко выходят из нор, и хищникам приходится плохо. Мы часто слышали невдалеке лай ягуаров, которые теперь уже не боялись нашего запаха. Голод превращает в героя даже гвианского тигра. По ночам нам приходилось не спать и отпугивать их криками.
Мы сидели прижавшись друг к другу, дрожали под дождем и криками отгоняли хищников. С наших длинных волос стекала вода, а лианы и листья, которыми мы обвязывали себя, чтобы хоть как-нибудь защитить обнаженное тело, делали нас похожими на лесных демонов.
Наступила ночь, когда мы не могли уже бороться со сном. Дождь лил, как из чудовищного решета, но мы скорчились и храпели.
Я проснулся далеко за полночь. Дождь перестал и светила луна. При ее свете я увидел то, что разбудило меня. Спиной ко мне стоял Бриер, а футах в десяти присел пятнистый ягуар. Глаза его сверкали внутренним огнем. Бриер держал в руке палку. И человек, и зверь притаились. Я разбудил остальных толчком локтя.
Мы не знали, что нам делать. Никто из нас не произнес ни звука. Потом Бриер сделал шаг вперед и поднял могучую руку с палкой. Это было сигналом. Зверь сделал прыжок. Бриер ударил палкой. Мы с ужасом услышали, как палка разбилась вдребезги. Удар приостановил скачок зверя, но он снова прыгнул с рычанием ярости. Бриер встретил его своими руками, которые задушили змею. Оба покатились на землю.
Это казалось нам вечностью. На самом же деле мы, должно быть, скоро увидели, как понемногу стало затихать окровавленное тело Бриера. Руки его разжались. Тигр с рычанием зарылся мордой в его горло, и только тогда мы, трое ошалевших дураков, пришли в себя. Мы бросились вперед с криком ярости. Зверь обернулся к нам. С морды его капала темная кровь. Потом он прыгнул во мрак и скрылся.
Больше ничего уже нельзя было сделать. До рассвета мы, как собаки, сидели на корточках возле тела нашего друга. Утром мы выкопали больными пальцами яму в сырой черной земле и нежно уложили в нее Бриера. Потом покрыли тело землей. Победа тигра была полной. Он истерзал Бриера до неузнаваемости. Уцелели только его руки. Мы сложили их у него на груди. Они все еще были сжаты, как тогда, когда он задушил змею и когда — так поздно! — узнал, что такое гордость
