Мир открывается настежь - [74]

Узнав о размерах закупок, литовские коммерсанты порешили Коробочкина в Германию не пускать и открыли с ним азартную торговлю, постепенно сбавляя цены. Тайно друг от друга конкуренты вели с Коробочкиным переговоры о самых льготных условиях, только бы он брал именно их товар.

В небывало короткие сроки семена были погружены в вагоны, и Коробочкин мог торжествовать, тем более, что в Германию он и не собирался.

Но вот стали поступать тревожные вести: вагоны застревают на станциях, из Литвы в Россию не продвигаются. Лишь там, куда выезжают сотрудники торгпредства, железнодорожники становятся расторопными. Значит, надо посылать людей во все пункты. Коробочкин обратился за помощью к нам.

— К-колеса вагонов н-надо смазывать, — сказал Антонов, когда мы пришли к нему за инструкциями. И это оказалось не шуткой…

На небольшую железнодорожную станцию, название которой никак не запоминалось, я приехал на склоне дня. Деревья, охватив подковкой чистенький вокзальчик, вздрагивали зелеными каплями листвы. Воробьи, отлично чувствующие себя в любом климате и при любом режиме, орали среди ветвей; шуршал рыжеватый галечник, насыпанный между рельсов и по обочинам. Железная сеть многочисленных путей сплеталась и расходилась, держа на себе десятки неподвижных вагонов. Мимо них направился я к товарному складу. Возле небольшого пакгауза у расшатанных грузовых весов неторопливо покуривал трубочку крючконосый рабочий в сбитой блином на затылок фуражке. Я еще на границе заметил, что все литовские железнодорожники довольно чисто говорят по-русски и поэтому не стал тратить времени на пристрелку. Я спросил весовщика, знает ли он, где стоят вагоны под такими-то номерами.

— На девятом пути, — он показал трубкой. — Вон, видите, здание с железной трубой. Это водокачка. Так они около нее…

— Но почему стоят?

— Просто стоят и все, — глубокомысленно ответил весовщик.

— Вам известно, куда они адресованы? — удивляясь его равнодушию, напирал я.

— В Россию.

— Что же нужно делать, чтобы они не стояли?

— Отправить и все. Вы подождите полчаса, я схожу и расспрошу.

Я согласился повременить; бродил между вагонами; обреченно стоявшими в тупике. Их было пятнадцать, доверху нагруженных картофелем и семенами. Надписи на двух языках пестрели по их потемневшей окраске. Я хорошо помнил, о чем говорили мне крестьяне Погуляев, мой отец; сам бы впрягся в эти вагоны, потащил по рельсам! Переворошу всю станцию, но своего добьюсь! «Однако скандал только задержит отправку, — охладил я себя, шагая обратно к пакгаузу. — Нужно докопаться до причин».

Весовщик, попыхивая трубочкой, уже поджидал меня. Он сообщил, что вагоны можно отправлять хоть сейчас. Их надо только обработать, а сделать это некому: все очень заняты. Он подмигнул мне, рассчитывая на мою догадливость.

— Я бы уплатил рабочим, но эти расходы никто мне не зачтет, — сказал я.

— А мы выдадим вам расписки. Мы знакомы с вашими порядками. И не беспокойтесь, это очень недорого.

Мы договорились, весовщик чуть не бегом кинулся от меня по путям. Я давал взятку! Ладно, что хоть рабочим! Теперь-то я представлял, чего стоило Коробочкину и Антонову быть гибкими, отказываясь от многих своих принципов.

В зальце вокзала было сумрачно и пусто. Я сел на деревянный тяжелый диван, будто вырубленный из цельного дуба, и решил терпеливо ждать. Но кто-то выглянул в полукруглое окошечко, и ко мне вышел моложавый человек с тонкими чертами лица, в железнодорожной форме с какими-то знаками различия.

— Помощник начальника станции, — мягким баском отрекомендовался он, добродушно поглядывая на меня светло-голубыми глазами. — Я знаю о вашем деле… Вы не откажетесь, если я приглашу вас к себе? Мы с женой были бы очень рады. Через полчаса я освобожусь.

По-видимому, ему искренне хотелось о чем-то со мной поговорить. Да и провести ночь на этом диване не особенно-то приятно. Я не знал, удобно ли будет предлагать за ночлег деньги, и поэтому надумал купить бутылочку вина.

И вот мы сели за стол. Круглолицая улыбчивая хозяйка, повязав шелковистые белокурые волосы косынкой, хлопотала с ужином. В чистеньком домике было тепло, уютно, хорошо пахло поджаренным салом.

Мы немножко выпили за здоровье хозяйки, разговор заметно оживился. Хозяин расспрашивал меня о жизни в Советской России, и я с радостью убеждался, что это всерьез его интересует.

— У нас тоже свободное государство, — сказал хозяин. — Для немецких товаров и ост-марки. Германия высасывает из нас все соки… Вот вы удивляетесь, что наши рабочие не брезгают взятками, даже вымогают их. Они нуждаются. Нам сулили свободу, самостоятельность, демократию, пугали вашей анархией. Теперь рабочие клянут свое правительство, немцев, русских эмигрантов. Вы переживете трудное время, подниметесь, а там — какая прекрасная перспектива! И какой пример для нас, и какой горький урок за то, что два года назад не сумели… Я не коммунист, но ненавижу всех, кто рвет на куски нашу маленькую страну…

Он оборвал разговор, извинился за горячность, еще выпил и предложил мне поспать.

Когда я проснулся, его уже не было. Хозяйка, показала мне умывальник, подала мохнатое полотенце. Едва я привел себя в порядок, вернулся хозяин: