Мир меняющие. Один лишь миг. Книга 2 - [129]

быть как наказание, так и поощрение. И, когда в драконах не было нужды, они старались особо не

мелькать.

Хрон стремительно вошел в пыльный зал. И замер. Все спешенные были привязаны к

столам, а малыш Аль развлекался вовсю. Он даже не услышал, как вошел темнобородый. В зале

гремела какая-то неслыханная ранее музыка, больше похожая на грохот и лязг падающего металла,

иногда различались, впрочем, слова. Что-то о вечности, смерти, крови, о железном воине и

бренности бытия. Музыку периодически заглушали вопли спешенных драконов. Аль обожал ножи

и, оставшись без присмотра, устроил себе настоящий праздник крови, которой залил всю видимую

часть пыльного зала.

217

21

- Аль, деточка, а где Селена? - голос темнобородого легко перекрыл грохот музыки.

Мальчик повернул лицо, такое прекрасное, перемазанное чужой кровью, приподнялся на носочки,

стараясь дотянуться до глазного яблока того, кто ранее был Маршаллом Мира. В те времена, когда

звался еще Скареном де Балиа, позднее став красным драконом, красным, как кровь, что стекала

сейчас с его израненного безухого лица. Мальчик улыбнулся — жутковато выглядела бы эта

улыбка, больше похожая на оскал, для любого, но не для Хрона. Темнобородый поневоле

залюбовался своим творением. Аль был больше его сыном, чем любой из порожденных драконов.

Хрон ухмыльнулся: «Вот что значит истинная кровь повелителей и правильное воспитание. Надо

было не спешить с этим их «великим» проклятьем. Надо было еще чуток подождать, Аль подрастет

еще немного и вот тогда… Эх, какой был бы правитель на Зории!». Хрон повторил вопрос. Аль

приложил еще небольшое усилие, и глаз, едва державшийся в орбите, с влажным чмоканьем

покинул свое законное место. Улыбка Аля стала еще шире, мальчик был совершенно счастлив.

Хрон еще раз терпеливо повторил:

- Аль, где Селена?

- А она пропала. Сначала мы кушали, потом подполз толстый, клянчил всё, а она его чем-то

угостила. Он откусил, а потом вернул ей.

- И она взяла?

Аль кивнул, потеряв к разговору всяческий интерес. Пока подвернулась возможность, мальчик

хотел в полной мере насладиться тем, в чем ему по какой-то непонятной причине отказывала его

опекунша. Хрон нахмурился: вот же гадство! Всякая пища, которую вкушал спешенный толстяк,

вечного голодный, вечно алчущий, как-там-бишь-его... Безухий бывший отец Иезекиль, бывший

Варелой, обжора, каких мало и среди драконов. Постоянно попрошайничает, а вдруг перепадет.

Ему же обещали, вкусненького, да многонько. И верно, перепадало. Только вот особым

распоряжением Хрона вся его пища становилась в руках бывшего пастыря отравленной — ядами,

от которых умирал спешенный туманный дракон всеми видами смертей. Но даже это не

останавливало его впредь. И он снова шел и снова клянчил. И снова умирал в муках. Его

воспаленный разум решил поквитаться с тем из его мучителей, кто оказался доступен и столь

наивен, что пошел на поводу жалости и милосердия — с Селеной, наименее виновной из палачей.

Хрон подошел к столу, на котором распростерся бывший пастырь, его Аль еще не навестил и не

поиграл. Спешенный лежал спокойно, у него были лишь разрезаны подушечки пальцев на обеих

руках, и кровь скапывала в чаши. Бывший пастырь уже усвоил истину, что дергаться —

бесполезно, будет лишь хуже, поэтому устроившись как можно более удобно — для своего

положения, конечно, — философски разглядывал потолок, не пытаясь освободиться. Хрон сгреб за

ворот бывшего пастыря, приподнял его голову:

- Где Селена?

- А всемогущий владетельный господин разве не знает, что, как и где происходит в его владениях?

218

21

- Я ХОЧУ ПОЛУЧИТЬ ОТВЕТ ОТ ТЕБЯ! И что это мы такие бесстрашные стали? Тебя умертвить

и привязать заново? Чтобы прочувствовал? Ты бессмертный, что ли? Ты забыл свое место, падший!

- обернулся к мальчику, закончившего истязать бывшего Маршалла, и в задумчивости

оглядывающего своих подопечных, пытаясь выбрать следующую жертву, - Аль, мне кажется, что

вот этот пухлячок заждался тебя.

Толстяк забился в истерике, вмиг утратив все свое спокойствие, пытался заорать от ужаса, который

им всем внушала эта маленькая фигурка, перепачканная кровью, крик сорвался на писк. И было

страшно слышать этот писк, издаваемый горлом взрослого толстого мужчины. Да вот только

пугаться тут было некому. Остальные падшие вздохнули с облегчением — хоть какая-то

передышка, пусть теперь толстый поорет.

Задыхаясь от страха, бывший пастырь, завопил:

- Я скажу, скажу!!! Только пусть он ко мне не приближается! Пусть он навсегда уйдет!

- Ну вот, теперь ты стал более благоразумным. И я подумаю, что могу для тебя сделать. Если. Ты.

Скажешь. Где. Селена, - темнобородый произносил каждое слово так, словно забивал гвозди, те

самые гвозди, что прибивают крышку к гробу, те самые, что забирают надежду навсегда.

- Она взяла кусок мяса, которым меня угощала. Я съел совсем малюсенький кусочек, - засуетился,