Мир, который рядом - [36]

  Банный день здесь был три раза в неделю. Идти в баню надо было со своим сидором, содержимое которого отдавали в прожарку. Мыться нам разрешалось только в постирочном помещении.

  Для того чтобы свалить из этого гадюшника, требовалось заключение врача на выписку. Врач появлялся раз в неделю и устраивал осмотр. В такие дни все надеялись на обратный перевод в родной отряд, стоя в очереди к кабинету врача. Это напоминало сдачу экзаменов в учебном заведении. Каждый раз, когда очередной зек покидал кабинет врача, все набрасывались на него с вопросом: «Ну что, выписал?» Свой экзамен я сдал после двух недель пребывания в этом гнилушнике.

  Безвылазным пребыванием в чесотке я, оказывается, должен был быть благодарен Андрею. Когда меня переводили в этот гнилой барак, Витек Колганов сказал, что меня будут выводить на работу в клуб, и что за мной для этого специально будет приходить Андрей. Но Андрюша посчитал, что раз я не хочу греть его за счет своей матери, значит, мне нужно «подлечиться». Вернувшись в 13-ый отряд, я подошел к Колгану:

  - Витек, - говорю, - что за хрень? Почему за две недели меня ни разу не вывели в клуб?

  - Да понимаешь, Юрок, Андрюха сказал, что они и без тебя справятся, и то, что тебе лучше полечиться.

  - Ты разве не знаешь, как там лечат?

  - Знаю, конечно, но раз ребята отказываются от твоей помощи, что я сделаю?

  - Ладно, хорошо, не обессудь, Витек, ты-то тут при чем.

  - А что у вас с Андрюхой? Не поладили что ли?

  - Да что-то вроде того.

  - Понятненько. Но ты не переживай, здесь такое часто происходит. С кем попало, главное, не семейничай, приглядись сначала. Не ссы, обживешься.

  - Спасибо за совет, дружище, пойду я.

  - Иди. Там тебя уже Курбан с Валеркой ждут, чифира заварили.

  Я зашел в барак, встретил ребят и за кружкой чифира рассказал им о своем пребывании в чесотке. Валерка дал мне пачку сигарет, и я, покурив, пошел отдыхать.

  Следующие несколько месяцев в колонии прошли практически незаметно. Каждый новый день был похож на предыдущий, без каких-либо изменений или событий.

  Изменения начались после того, как председатель совета коллектива колонии (СКК) по фамилии Апреликов прошел суд на условно-досрочное освобождение. На его место был поставлен новый рулевой, который до этого был главным козлом в лагере. Нового босса звали Женя Щегольков, и все мы были уверены в том, что пришла пора вешаться. Щегол и до прихода к власти над нами выражал свое негативное отношение по поводу клубников. Поэтому хорошего в назначении его предом СКК ничего не было. С первых дней своего правления этот делец замутил ремонт клуба. И не просто ремонт, а капитальную перестройку.

  Началось это в один обычный, ничем не отличающийся от других, день. Как всегда, отстояв утреннюю проверку, мы пришли работать в клуб. На пороге нас встретил Щегол и объявил следующее:

  - Короче, в клубе теперь будет проводиться капитальный ремонт, и поэтому теперь вы не работники художественной самодеятельности, а подсобные рабочие. Будете постоянно находиться здесь и выполнять всю грязную работу. Не дай Бог, я узнаю, что кто-то из вас съебнул в барак. Пиздуйте и работайте. Нас отдали в распоряжение исправленческой бригады, которая существовала в колонии для того, чтобы уничтожать дух в человеке. Бригадиром у исправленцев была тварь с погонялом Шалай. Эта сволочь не задумывалась о своем будущем и вершила беспредел на каждом своем шагу.

  Буквально за пару дней от внутреннего устройства зала клуба ничего не осталось: была разобрана сцена, убраны все зрительные ряды, со стен сняли отопительные радиаторы. Нам дали кувалды и заставили пробивать дыры в стене. Каждый вечер нас водили в режимный отдел, где били каждого за то, что мы плохо работаем. Курить во время рабочего дня запрещалось, о чифире даже не заикались.

  Из всех работников клуба с данной прожарки соскочило всего три человека: Серега – клавишник, Дима - местный певец и Андрей. Они отмазались, сославшись на подготовку к смотру художественной самодеятельности. Мне Андрей предложил стать звукооператором за умеренную плату, чтобы отмазаться от строительства, но я отказался. Мне больше не хотелось связываться с этим человеком.

  Приходя вечерами со стройки, я валился с ног, находя силы лишь на то, чтобы умыться и лечь спать. На выходных я просиживал в бараке, помогая рисовать председателю секции досуга стенгазеты и прочую наглядную агитацию. Таким образом, я зарекомендовал себя местным художником. Меня все чаще стали отмазывать от посещений стройки клуба для того, чтобы я рисовал для отряда. Оказывается, за мое художество барак получал неплохие баллы в колоническом соревновании. Победить в таком соревновании старался каждый отряд, т.к. передовику представляли льготы. Постепенно я стал въезжать в бальную систему и старался срубить для своих пацанов больше баллов. Из-за моего стремления помочь отряду я угрелся в исправленческую бригаду. А получилось это вот как.

  Как-то вечером в клубе меня встретил Щегол:

  - О, Соломин, что-то я давно тебя в клубе не наблюдал?

  - Так я это, Женек, в бараке стенгазеты рисовал.