Мир, который рядом - [3]

  – Вот видишь, Юра, тебе предлагали, а ты отказался от сотрудничества. А вот дружки твои умнее отказались и дома жить будут, в отличие от тебя. Тебе лучше во всем сознаться, так как признание вины облегчает размер наказания. Ты вообще представляешь, сколько тебе светит?

  - ???

  - А я скажу. От восьми до двадцати лет, либо пожизненное заключение. Так что думай, Юра, думай.

  - Понимаете, я тут ни причем. Не знаю, почему арестовали именно меня, ведь доказательств никаких нет. Я, честно говоря, даже не видел этого мужчину.

  - Зато тебя видели, и дружки твои на тебя показали, так что кончай морочить голову. Вот тебе бумага, пиши, как всё было, вину свою облегчишь.

  «Вот сука, - думал я, - это же надо так подставить, чтоб выхода не было. Какой срок? Было бы за что, а так просто я сидеть не собираюсь».

  - Я ничего писать не буду, пока вы не организуете мне очную ставку с моими друзьями, которые дали показания. Я хочу посмотреть им в глаза.

  - Ты, наверное, фильмов американских насмотрелся? Может, тебе еще адвоката пригласить? В глаза ты им на суде посмотришь, а сейчас у следствия нет никаких сомнений, что это сделал ты, поэтому очная ставка тут не требуется. Ну, раз писать не будешь, езжай, тебя переводят на тюрьму, привыкай потихонечку.

  Оказавшись в коридоре, я увидел свою мать:

  - Юрочка, сыночек! Да что же это такое?! Что происходит?

  - У Вас есть пять минут, - сухо отрапортовал конвоир, - а вообще, свидания с подследственными возможны только с разрешения следователя.

  - Сынок, - мама смотрела на меня полными слез глазами, - Юрочка, они говорят, что тебя могут посадить. Но ведь ты ничего не делал! Я разговаривала с ребятами, они сказали, что это какая-то ошибка. Все надеются, что тебя отпустят.

  - Мама, не плачь, пожалуйста. Я сам плохо понимаю, что происходит. Но у меня такое ощущение, что домой я вернусь теперь нескоро.

  - Что ты такое говоришь? Сынок, пожалуйста, не говори так! Я все сделаю, найду денег, адвоката найму…

  - Все, ваше время вышло, - конвоир подтолкнул меня в спину, и мы пошли по длинному коридору, с каждым шагом удаляясь от матери.

  «Насколько эта разлука, - спрашивал я себя, - на пять, на десять, на пятнадцать лет? Когда я теперь увижу тебя, мама? Прости».

  Я боялся обернуться, чтобы не увидеть, как она плачет. Как мне было больно в этот момент. Наверное, нет ничего страшнее, чем слезы матери, слезы человека, который тебя родил, вырастил, души в тебе не чаял. И ведь, закрыв меня, они причинили больше вреда ей, а не мне. Оставить мать без сына - это страшное наказание. Наказание за то, что она моя мать.

II

- Первый, пошел! Второй, пошел! – командовал конвой, когда автозак остановился на тюремном дворе. – Лицом к стене, быстро!

  - Соломин!

  - Юрий Владимирович 1977 года рождения, статья 105-я часть вторая. Нахожусь под следствием.

  - В вокзал!

  Вокзалом оказалось огромное помещение, в которое меня препроводил омоновец. Оно было похоже на пустой спортивный зал, вдоль стен которого стояли стеллажи, наподобие тех, что стоят на рынках. Стеллажи предназначались для отдыха заключенных, они заменяли и кровать, и стул, и стол одновременно: кто сидел, кто лежал, кто принимал пищу. Как выяснилось позже, вокзалом данное помещение было прозвано за то, что выполняло функцию зала ожидания. В течение дня на тюрьму приходило несколько этапов, всех прибывших кидали в вокзал, а вечером, когда он набивался битком, и от табачного дыма и запаха немытых тел нечем было дышать, начинали выводить по одному на досмотр.

  - Вещи на стол, быстро! Ботинки снимай, сука! – все команды омоновца сопровождались подзатыльниками и неслабыми ударами по телу. – Запрещенные предметы есть?

  - Нет.

  - Статья?

  - 105-я, часть вторая.

  - Попался, тварь! Мочить вас, гадов, надо, а то по улицам страшно ходить: обкуритесь, обколетесь и людей убиваете, - распылялся мусор. – Пошел в грязную!

  Меня завели в камеру, которая называлась «грязной».

  «Что я, черт какой-то? Почему в грязную, а не в чистую, например? Во попал, бля».

  Осмотревшись, я увидел, что в камере сидело несколько нормальных парней, прилично одетых, непохожих на чуханов.

  - Пацаны, - решился спросить я, - а почему «грязная»?

  - Да потому что сюда с этапов закидывают. Таких хат здесь три штуки. Ночь просидим, а утром в баню поведут и по нормальным хатам раскидают. Ты в первый раз что ли?

  - Да, меня с ИВС привезли.

  - О, на ИВС кайфово сидеть – жрачки много, центрóв. Да и запрет затянуть можно. Ладно, пойдём лучше «коня» попьём. Пил когда-нибудь?

  - А что это такое?

  - О, конь – это чудный напиток, брат, попьёшь, и жить хочется, эффект круче, чем от чифира, а пьётся намного легче, главное не лишкануть. На, хлебни.

  Я взял кружку, в которой был горячий напиток, на вид напоминающий кофе с молоком.     Впрочем, и на вкус тоже. Только сладкий сильно.

  - Что там?

  - Это, брат, чифир с кофе и со сгущенкой. Нравится?

  - Угу.

  - Смотри только, много не пей – сердце выпрыгнет, - радостно поучал меня парень.

***

  Утром после бани нас развели по камерам. Та, в которую попал я, была небольшая. Стояло в ней шесть двухъярусных  шконок, завешанных простынями, подобно шатрам. Посередине хаты стоял стол, за которым сидели арестанты и играли в карты.