Мир, который рядом - [2]
Я тогда ответил Павлу, что родился в этом городе, и никакая мразь меня отсюда не выгонит. Паша из города уехал…
В ИВС меня привезли за полночь.
- О, да к нам мокрушника[1] привезли! – изрек дежурный по изолятору. – Пятнашка, парень, тебе обеспечена, а то и больше. Давай, доставай все из карманов, не забудь ремень со шнурками снять. Ты ведь теперь наш.
Первое, что я увидел, когда за мной захлопнулись тормоза[2], был парень, двигающий по ноздре белый порошок, а помогал ему в этом какой-то хач. А рядом на верхнем ярусе шконки[3] сидел не то таджик, не то узбек. Дальше из-за тусклого света я ничего распознать не мог.
«Ну все, к хачам кинули, теперь точно убьют,» - промелькнуло у меня в голове.
- Ты кто? За что попал? – спросил хач.
- Мусора за убийство взяли, но я не убивал.
- Всэ мы здэсь нэ убывалы, всэ не за что сыдым. Ха-ха-ха, - по камере разнесся дружный хохот.
- Да ты не робей, пацан. Иди вон лучше похавай что-нибудь. Жрачки у нас много. А хочешь, чифиру заварим, - из глубины хаты[4] вышел парень, ровесник мне, в спортивном костюме, на мою радость русский, и совсем непохожий на уголовника. – А мы вот с приятелями по пьяни машину угнали, думали, покатаемся и вернем. А тут хозяин тачки появился, давай на помощь звать. Я пьяный был, пацаны разбежались, а я, чтоб напугать его, нож достал, говорю: «Не ори, сука, прибью». Тут соседи, дружки его, на крик выбежали, заластали меня и мусоров вызвали. Теперь вот тут сижу, мать адвоката наняла, но, говорят, дела мои плохи, срок могут дать. Да ты не стесняйся, хавай давай.
«Какой тут «хавай» - выебут завтра, и кукарекай потом всю жизнь. Что же делать? Может, сказать мусорам, что это я? Так ведь не я. Вот говорят, «скажи, на кого хочешь». А как сказать, если я точно знаю, что никто из наших мужика этого в глаза даже не видел? Не могу так. Что же придумать? Пиздец какой-то!»
Мысли мои прервал скрежет открывающихся тормозов. На пороге появился парень, который еле держался на ногах. Приглядевшись получше, я увидел, что из ноги его сильно течет кровь.
- Давай перевяжу.
- Да я уж чем только не перевязывал – один хер, хлещет. Бля, сколько под криминалом хожу, а лет десять сюда точно не попадал. И кто сдал! Свои же братки так называемые!
- Давай заваливайся на шконарь, сейчас попробуем перевязать.
Я помог парню лечь, оторвал от рубахи рукав и затянул узлом на ране. Ранение было пулевое.
- Я, брат, полгорода с этой ногой пробежал. Завалить хотели. Слышал про Арсена? Он меня на большие бабки кинул. И вообще обнаглел, все рамсы попутал – своих же братанов как хочет наебывает. Нельзя так. Решил получить с него, пришлось стрелять. Я промахнулся, а он ногу мне продырявил. Я в подвал забежал, а они мусоров вызвали. Ты представляешь, сука какая! Чувствую, грохнут меня здесь.
Арсен в то время контролировал весь криминалный движняк нашего города. Ходили слухи, что он подмял под себя мусоров и исполнительную власть в городе. Многие были недовольны его властвованием, так как он ни с кем не считался, устанавливал свои порядки и беспредельничал. Большинство бандюков зуб на него имели, но не решались на войну с ним.
- А ты за что паришься[5] здесь, что за статья?- поинтересовался раненый.
- Да, говорят, 105-я какая-то, вторая часть.
- Ни хуя себе «какая-то», это мокруха, брат, да ещё и с тяжкими обстоятельствами. Кого мочканули-то?
- Понимаешь, не убивали мы никого, мусора взяли, ночь, говорят, тебе на размышления: или говоришь, или петуха из тебя делать будем. Что делать теперь, не знаю.
- Да ты не ссы. Тебя как звать-то?
- Юрок.
- Так вот, Юрок, это все шляпа, мусорские уловки. Спецом они пугают, на пушку берут. Обычно первоходы на это и ведутся. Не боись, пиздюк, стой на своем. Я, конечно, не следователь, да мне и насрать, убивал ты или нет, но раз в отказную попер, при до конца. Пугать будут, бить, но трахать не станут. Набирайся мужества, братан! Да поможет тебе Господь.
Проснулся я от грохота открывающейся кормушки:
- Соломин, собирайся на выход!
Меня встретили два мента и, надев наручники, запихнули в тачку.
- Знаешь, куда едем?
- Нет.
- В лес едем, милый. Пытать тебя будем. Расскажешь, как дело было, к следователю повезем, а упрямиться станешь – замочим, как при попытке к бегству. Так что думай давай.
Никогда не думал, что пот может заливать глаза. Тело мое непроизвольно тряслось. Мне по-настоящему стало страшно. «Какие тут уловки, - думал я. - Сейчас замочат, и не докажет никто. Даже если и докажут, меня-то все равно не будет». От этой мысли я по-тихонечку начинал сходить с ума.
- Выходи, приехали.
Я чуть не закричал от радости: машина стояла во дворе прокуратуры. А это означало, что я пока еще буду жить.
- Здравствуй, Юрий. Я занимаюсь твоим уголовным делом, - передо мной сидел усатый дяденька в форме, похожей на прокурорскую. – Я знаю, Юрий, ты не хочешь разговаривать с нами по-хорошему, но что ты скажешь вот на это?
Передо мной легли два протокола допроса моих приятелей, в которых они рассказывали, как я избивал мужчину и затаскивал его на стройку.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.