Мир и хохот - [12]
— Они у тебя, Лен, на мои похожие, — с удовольствием вставила Ксюша.
— Только у меня попухлее.
— Чайку, что ли, выпить теперь, — вздохнула Лена. — Дядя Валя ведь заварил — от запоя им спасается в будущем.
— Хороший чай, лучше водки, — заметила Ксюша. — Потихонечку только. И что же?
Разлили чай. Печенье отсутствовало.
— Я все возьму на себя, — начала Лена. — Как и что — не спрашивайте. К Самой зайти нельзя. Но я дам телефончик и адресок, посидите там, поговорите келейно, по-семейному с ними, а потом и Сама возникнет. Незаметно так.
— Не опасно? — тревожно спросила Ксюша.
— Обижаешь. Что ж, я своих к опасности подведу?
— Опасность, она сама по себе, а друзья и родные — они тоже сами по себе, — вздохнула Ксюшенька. — Опасность, она помимо нас идет.
— Ладно, Ксюш. Я Стасика теперь не то что люблю, но не брошу, — заметила Алла, допивая чай.
— Правда, один сучок в глазах есть, — продолжала Ленуся. — Парень один там есть. В сущности, мальчик лет шестнадцати, но тертый калач. Я попрошу — его приберут к вашему посещению. С ним встречаться нельзя. Пусть себе в другом месте будет.
— Что ж это за тип такой? — спохватилась Алла. — Его, выходит, и видеть нельзя!
— Ни в коем случае. Еще хуже, если он вас увидит.
— Ну и ну. Наверно, хорош.
— Аллочка и Ксюшенька, родные мои, только не беспокойтесь, я вас в обиду не дам, — улыбнулась Лена. — Когда еще я своих подводила? Никогда. Все будет тихонечко. Что за парнишка и в чем его беда, они сами вам скажут. Но его не будет.
— Ну, если его не будет, то хорошо. Главное, что мы будем, — ласково пропела Ксюша.
— Будем, будем!
Ксюша и Алла повеселели. Леночка просветлела, глядя на них.
— Еще скажу, — добавила она. — Если Сама не найдет, то и искать нечего. Тогда только на высшую волю положиться — и присмиреть…
Разговор об этом закончился. Но посидели еще с часок, попивая чаек и размышляя вслух о бессмертии.
— Моя кошка прямо стонет, когда я ей на ушко о смерти говорю, — заключила Ксюша. — Кошечка, а ведь тоже страдает от своей смертности.
— Мнимой, естественно, — заметила Лена.
— Однако для нее, может быть, полумнимой все-таки, — вставила Алла.
— Сергей скоро придет. С новостями, — объявила Лена.
— Но не о бессмертии же, — вздохнула Ксюша. — Нам все-таки идти пора. Ишь, как время-то пролетело за разговором о вечности. Так не заметишь, как и смерть придет.
— Бог с ней, со смертью. Не наше это дело как будто. Надо идти — идите. — Леночка встала. — Попрощаемся чуть-чуть, родненькие, и пусть будет все по-нашему.
Глава 8
Мутный ужас овладел вдруг Ксюшей, когда она подходила к дому, указанному Леной. Содрогалась почти. Из головы не выходил парень, которого нельзя видеть. Но Алла была спокойной. Да и голоса хозяев, к кому они шли, предварительно согласовав с ними по телефону, были на редкость мирные, даже до ненормальности мирные и обычные. Алла, увидев, как волнуется Ксюшка, стала успокаивать ее:
— Стыдись, ты что же, в Лену не веришь?
— В Лену-то я верю, сомнений у меня на ее счет нет, — бормотала Ксюша, — но вот как бы Господин Случай не подвел. Шкуронькой своей я не люблю случайностей, сестренка. Жизнь-то одна, а случаев много.
— Ты же не знаешь, что такое случай, по высшему счету говоря, — резонно ответила Алла. — А все равно боишься. Потому что твой разум не может совсем совладать с твоими нервами и нежностью к себе. Возьми себя в руки, Ксения, метафизика должна проникнуть не только в твой разум, но и в кровь. Так говорит Лена, и она права.
— Разум уходит из мира, Аллочка. Даже высший. На время, конечно. Надеюсь, — пробормотала Ксюша. — Но я возьму себя за нервы, не думай…
…И наконец они постучали в дверь. Почему именно постучали, а не позвонили — неизвестно, скорее всего, они просто позабыли о звонке.
Открыло им дверь семейство Потаповых: хозяйка, Евдокия Васильевна, ее муж Петр Петрович (были они уже в более чем средних летах) и бабушка Любовь Матвеевна, еще постарше их. Где-то прятался дед Игорь, точнее Игорь Михеич.
Семейство улыбалось.
— Мы вас ждем, хорошие наши, — прошамкала Любовь Матвеевна, — квартира большая, все разместимся по-доброму.
— Леночка нам все объяснила, идите туда тихонечко себе, — молвила Евдокия Васильевна, указывая в некое пространство.
Прошли.
В стороне мелькнула тень деда Игоря.
Расселись на креслах и диванах — но за столом.
— Мы вас угощать не будем. Сама не велела, — уютно и с искренностью произнес Петр Петрович.
— А она где? — быстро спросила Алла.
— Она будет, — ответили ей.
— Да мы кушать и не собирались вовсе. Не до того, — вставила Ксюша.
— Другой раз побалуемся.
Затихли.
И вдруг тонкий слух Аллы уловил далекий вой.
— А это кто? — нервно спросила она.
— Это тот, с кем вам встречаться не велено, — строго заметила бабушка Любовь Матвеевна.
Сестрам становилось понятней, но холодок прошелся по спинкам.
— Кто он? — выдавила Алла.
— Раз вы от Лены, мы все скажем, — проговорил Петр Петрович. — Это сын наш.
— Сын?! И что?
— Говори, говори, Петр! — взвизгнула Евдокия Васильевна. — Раз от Лены, может быть, и помогут чем-то!
— Миша, сынок наш, — со слезами в голосе проговорил Петр Петрович, — убийца наш, вот кто он…
Смешные «спиртосодержащие» истории от профессионалов, любителей и жертв третьей русской беды. В сборник вошли рассказы Владимира Лорченкова, Юрия Мамлеева, Владимира Гуги, Андрея Мигачева, Глеба Сташкова, Натальи Рубановой, Ильи Веткина, Александра Егорова, Юлии Крешихиной, Александра Кудрявцева, Павла Рудича, Василия Трескова, Сергея Рябухина, Максима Малявина, Михаила Савинова, Андрея Бычкова и Дмитрия Горчева.
Комментарий автора к роману "Шатуны":Этот роман, написанный в далекие 60-ые годы, в годы метафизического отчаяния, может быть понят на двух уровнях. Первый уровень: эта книга описывает ад, причем современный ад, ад на планете Земля без всяких прикрас. Известный американский писатель, профессор Корнельского университета Джеймс МакКонки писал об этот романе: "…земля превратилась в ад без осознания людьми, что такая трансформация имела место".Второй уровень — изображение некоторых людей, которые хотят проникнуть в духовные сферы, куда человеку нет доступа, проникнуть в Великое Неизвестное.
Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы.Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека.Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана и ней как грязь.
Роман Юрия Мамлеева «После конца» – современная антиутопия, посвященная антропологической катастрофе, постигшей человечество будущего. Люди дружно мутируют в некий вид, уже не несущий человеческие черты.Все в этом фантастическом безумном мире доведено до абсурда, и как тень увеличивается от удаления света, так и его герои приобретают фантасмагорические черты. Несмотря на это, они, эти герои, очень живучи и, проникнув в сознание, там пускают корни и остаются жить, как символы и вехи, обозначающие Путеводные Знаки на дороге судьбы, опускающейся в бездну.
Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы.Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека.Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света.Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь.
Сборник рассказов Ю.Мамлеева, сгруппированных по циклам.Юрий Мамлеев - родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика - раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева - Литература конца света. Жизнь довольно кошмарна: она коротка... Настоящая литература обладает эффектом катарсиса, ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.