Мир детей - [16]

Шрифт
Интервал

– Анечка, я бы с удовольствием оставил его тебе. Но прямо сейчас, недалеко, кстати, отсюда, от рака умирает ребенок. Только эта штука может спасти его. А ты, как я уже сказал, вне опасности.

– А если рак вернется? – спросила хозяйка. – Неужто снова придется проходить через все это? Это ужасно.

Она заметно помрачнела.

– Не вернется, – ответил Сергей. – Если сделаете, как я скажу.

Он помолчал, выдержал паузу, затем начал говорить.

– Прежде всего, вы должны знать, что рак, хоть и побежден, но никуда не ушел. Он дремлет внутри в глубокой ремиссии. И может начаться снова. Через месяц, год, двадцать лет.

Анечка вспыхнула, хотела перебить, но Сергей поднял руку, останавливая ее.

– Рак – это не болезнь. Это расплата за наши грехи. Конечно, у каждого свой крест. Кто-то пьет, курит по-черному, и доживает до девяноста лет. А кто-то живет без вредных привычек, а умирает молодым в страшных мучениях. Тот крестик, что на тебе – он не лечит в буквальном смысле слова. Его святость обеляет грех, и рак отступает.

– Чем же грешно бедное дитя шестнадцати годов? Не курит, не пьет. С мальчиками ни-ни. До сих пор невинна. Каждое воскресенье мы ходим в церковь. За что нам такое наказание?

– Есть грех, страшный грех. Который совершает каждый из нас. Каждый день, каждый час, – ответил Сергей.

– Какой? Я не понимаю…

– Есть одна из строжайших заповедей, которую дал нам Господь – не убий.

– Но как?..

– Люди не поняли, что сказал Господь в этой заповеди. Они решили, что нельзя убивать людей. На самом деле нельзя убивать живое. Не случайно Господь принял живые злаки Авеля, и отверг мертвого барашка Каина.

– Так Господь разрешил разводить животных, – вставила Анька.

– Разводить можно, убивать нельзя. Животные могут убивать, на них греха нет. Такими их создал Господь. Но люди другие. Господь создал нам столько пищи, человек может жить, не убивая. Поэтому нам убивать – грешно.

Забойщик, убивая бедную свинушку, берет немножко греха на себя. Но, в основном, мерилом греха является количество съеденного мертвого. Мясник в лавке раздает грех вместе с телом убитого животного. Кто-то взял больше, получит больше, кто-то меньше, получит и греха поменьше. Но в целом, каждый принимает грех за убийство на себя. Просто он делится по-честному.

Грех копится в человеке. Чем его больше, тем больше болезней сваливаются на нашу голову. Наконец, когда он достигает предела, приходит рак. Предел этот у всех разный. Рак среди молодых – редкое явление, а вот большинство стариков страдают этим недугом.

– Так что, Аньке нужно переходить на вегетарианство? – озабоченно спросила женщина. Она верила Сергею, и отнеслась к его словам очень серьезно.

– Если бы! Все гораздо сложнее. Растения-то тоже живые. Они тоже живут и умирают. Даже их плоды живут своей жизнью. Взять, например, яблоко. Осенью вы осторожно снимаете яблоки, чтобы не повредить. И складируете в подвале или погребе. Весной, те яблоки, что были повреждены, заболели и умерли. Превратились в черные сморщенные головешки. Остальные яблочки живут. Проходит зима, а они все равно наливные, упругие, сочные. В этом и вся разница. Вот яблоко, – он взял одно яблоко из декоративной корзинки со стола. – Если вы его спечете, то оно, конечно, приобретет своеобразный вкус. Но станет мертвое. Если я съем его, я поглощу внутрь себя смерть. Если же я съем живое…

Он откусил кусочек, пожевал, и демонстративно проглотил:

– Я поглощаю жизнь. Яблоко не умирает, когда я его кусаю, когда жую. Его клеточки живут. Когда яблоко попадает мне в желудок, оно растворяется в нем. Оно растворяет свою жизнь во мне. Господь создал его, как пищу для меня.

Сергей сделал паузу и подвел итог:

– Будете есть мертвое, будете приближать смерть. И наоборот, кушайте живое и увеличивайте свою жизнь.

– А если я съем живого червяка? Его жизнь перейдет ко мне? – спросила Аня.

– Боюсь, червяк погибнет, прежде чем раствориться. Ты получишь смерть.

– Так что вообще можно есть тогда? – спросила мать девушки.

– Овощи, фрукты. Только их нельзя готовить. Ни варить, ни жарить, ни замораживать. Только сушить и только на солнце. Слава богу, что-то можно заготовить с лета. Что-то продается на рынке, в магазине. Только брать нужно белорусское. Ни в коем случае не привозное. Да и наше, белорусское, нужно хорошенько мыть. Вообще, правило здесь такое. Что живое вкусное, то можно есть. Если вкус неприятен, или не нравится, лучше воздержаться. Картошку и свеклу живую не очень-то пожуешь.

Что касательно злаков. Они не живые и не мертвые. Это зародыши будущей жизни. Научитесь их проращивать, это будет большим подспорьем. Дешево и сердито. И очень полезно. Будет, чем набить животик.

– А хлеб хоть можно?

– Нет. Ни хлеб, ни сахар, ни супы, ни каши, ни молоко и его продукты. Это все мертвое. Молоко еще более-менее можно ребенку до двух лет. После ни-ни. Считай, что мертвое. Кстати, пусть Анечка погуглит рецепты сыроедческой кухни. Там очень много вкусных блюд, которые можно приготовить из живых продуктов. Даже хлеб. Который будет оставаться живым.

– Сыроедческих?..

– Сыроеды, это люди, которые питаются так, как я сказал. Только у них идеология другая, физиологическая. Они опираются на объективные биологические процессы расщепления пищи. Что есть, конечно, отражение глубинных духовных процессов. Мне не нравится определение, сырая пища. Сырая – это когда из подвала, с плесенью. Живая пища – несет в себе жизнь.


Рекомендуем почитать
Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.