Мир без лица. Книга 2 - [4]

Чтобы выведать все, мне пришлось бы провести здесь несколько часов. Или заявиться сюда несколькими часами раньше. Когда эти гаденыши были трезвы и говорили о деле, а не хвалились друг перед другом, как они меня используют… по назначению. Вот только что и зачем мне выведывать? Какой именно казни предают богов-конкурентов? Ну, это-то я знаю. Мучительной. И неважно — в огне, в воде или на кресте — но я умру, если буду торчать тут, разинув рот. Мне надо покинуть замок, выйти за пределы влияния местных хозяев, освободиться от двурушника Нудда и… вернуться к норнам. Они меня предали. И, вероятно, умрут за свое предательство. Между тем они что-то знают. Вот пусть и расскажут мне, как на духу. Я из них эту информацию с потрохами выну.

— Сейчас ты меня выведешь за ворота, — повелительно шепчу (не знаю как, но у меня получается шептать ПОВЕЛИТЕЛЬНО) стражнику.

— Мирра, нам не откроют ворот до рассвета, — слышу вкрадчивый, до отвращения знакомый голос. Поворачиваюсь, отчаянно сжимая оружие, вдруг ставшее нелепой игрушкой.

Так и есть. Стражник смотрит на меня прозрачными — буквально прозрачными, сквозь них кладку стены видно — глазами Нудда. Когда он перевоплощается, некоторое время у него глаза, как прогретый солнцем воздух…

— Зачем тебе ворота? — шипит мой непостижимый напарник, хватает меня за руку — и я снова чувствую, как могу, могу растворяться в воздухе, менять обличья, а значит, могу задать отсюда такого драпака, что никакие боги, будь они хоть сто раз опытные ловцы глупых девочек, меня не загребут!

Что тут скажешь? Я ни о чем не стала расспрашивать, потому что времени у меня не было, чтоб тормозную дурочку изображать. Я просто сжала эту руку покрепче и мы просочились сквозь стены замка наружу. А потом по воздуху вернулись на ненавистную поляну. В траве по-прежнему пованивал расклеванный вороньем труп того самого бедолаги, чье тело Бог Разочарования использовал для своих… манипуляций.

Нудд упал на траву в центре поляны, отдуваясь так, как отродясь не отдувался.

— Что это ты так дышишь? — опасливо поинтересовалась я.

— Половину себя в замке оставил, тяжело мне… — выдохнул Нудд.

— Это… опасно?

— Это неприятно. Но излечимо. Вот заснут эти вояки — и я к себе присоединюсь.

— А сейчас нельзя? — Лучше бы Нудду воссоединиться с собой сейчас. И мы, пышущие душевным и физическим здоровьем, обрушились бы на этих паскудных норн, точно рояль с небоскреба…

— Нельзя. Всей этой кодле надо опьянеть до невязания лыка. Тогда они не станут нас преследовать. Они уже почти готовы. Им в жизни не наливали столько амброзии, сколько в эту ночь. Как же я устал… — Он поднял голову с земли, посмотрел на меня тоскливыми глазами и снова зарылся лицом в траву.

— Это ты их… угощал?

— Я.

Нельзя отнимать у него силы. Нельзя ни болтать, ни расспрашивать, ни заниматься чем-нибудь еще, привычным для напуганной женщины, но неприличным для разгневанной богини. Я стараюсь вести себя… по-божески. То есть сижу на травушке-муравушке, гордо выпрямившись и стараюсь не смотреть в сторону лиловато-серого мертвеца, лежащего неподалеку — да что там, совсем близко — от нас.

— Попей, добрый бог, попей… — слышится тихий, как скольжение змеи в траве, голос за моей спиной. Подпрыгиваю от неожиданности, понимая: опять я лопухнулась! Надо было стоять столбом и вращаться на месте, словно камера слежения, а не сидеть, пялясь в одну сторону и забывая о стороне противоположной! Оказывается, из кустов ежевики, совершенно непроходимых для человеческой плоти (если только не поместить эту плоть внутрь скафандра), на поляну выбралась симпатичная маленькая болотница. Я читала про «болотных русалок» в каком-то декадентском фэнтези[7], вот и поместила их в свой мир, изменив им характер на более… человеколюбивый. Крепкотелые девахи с лягушачьими ногами, созданные мной, иной раз и заблудившихся спасали. Добрые, добрые болотницы, не то что жуть декадансовая.

Вот и эта не просто так пришла — принесла в деревянной плошке заваренные травки. Зачем? Нудду ни пищи, ни еды не требуется, он же дитя воздуха. Добрая, но бестолковая девушка.

Нудд, не чинясь, взял плошку и выпил залпом. И, как ни странно, приободрился.

— Хочешь еще? — прошелестел голос.

— А что это? — недоверчиво глянула я.

— Напиток веселящий. От него в животе щекочет и смеяться легко. — Это не она, это я бестолковая. Нудду сейчас веселящее питье просто необходимо. Чем смешнее ему, тем крепче творимая им амброзия. А значит эти, в замке, вскоре довеселятся до синих веников.

— Принеси, ягодка, принеси, красавица! — закивала я. — Ты молодец, сама бы я нипочем…

— А тебе, великая норна, не надо ли чего? — кротко спросила болотница.

— Нет, только ему. А откуда ты знаешь, что я норна? — встрепенулась я.

— По лунному мосту только норны ходят и добрые боги.

Пока Нудд приходил в себя, потребляя запасы местных обитателей, я узнала прелюбопытные вещи. Когда-то норны гуляли по здешним лугам и долам едва ли не каждый день. А потом появился злой бог и запер их в долине. Запретил приходить и разговаривать с болотным народом. Оторвал от земли, от леса, от воздуха, не дает глядеть на мир и знать, каково житье-бытье у людей и нелюдей. Запретил населению острова знать прошлое и будущее. Ничегошеньки себе! Что-то мне этот подход напоминает. Что-то из самой реальной реальности.