Минувшее - [14]

— Пора! Хамид сказал, что как только проедет патруль, убийцы вынесут носилки, — шепнул Гафур.

Шесть человек выскользнули из комсомольского штаба и, бесшумно двигаясь, укрылись в нишах соседних с тупичком ворот. Почти тотчас открылась дальняя калитка. Из нее тенью мелькнул человек, огляделся. Тихо ступая, прошел до угла, постоял, прислушиваясь, и, не заметив ничего тревожного, вернулся назад. Следом в тупичке послышались осторожные шаги. Впереди шла охрана из трех человек, следом четверо несли на плечах носилки, покрытые сверху шелковым покрывалом. Это шествие замыкали два благочестивых старичка в белых чалмах. Едва процессия завернула за угол и достигла первых ворот, как оттуда шагнула высокая фигура, подняла руку, и насмешливый голос произнес внушительно и громко:

— Правоверные! Какое святое дело заставило вас нарушить приказ — до утра оставаться в своих жилищах?

Казалось, грянул оглушительный гром. Все застыли. Топоча кавушами, вперед ринулись старики, подошли к Гафуру.

— О, это нечестивый комсомол! Разве ты, отверженный, не видишь носилок скорби? Мы идем хоронить старушку, скончавшуюся после заката солнца. Дай дорогу!

— Для похорон завтра будет целый день. Несите в наш штаб, там как раз дежурит врач. Он посмотрит, отчего умерла старушка. Куда?! — вдруг крикнул Гафур, заметив, что его обходит согнувшаяся тень с ножом. Тот бросился на комсомольца, но его перехватил милиционер. Его внушительная, плечистая фигура заставила всех отступить. Из укрытия вышло еще четверо. Носилки дрогнули и повернули к тупичку.

— Стой! — прорычал Тимур, загораживая дорогу.

— Стой! Не двигаться! Вы арестованы, — прогудел милиционер, крепко сжав руку убийцы с ножом. Нож выпал.

— Вай-дот! Вай-дот! Разбойники! — завизжал старик, ведший переговоры. Ему на помощь пришел второй:

— Неверные! Покойников не почитаете! Будьте прокляты! Да покарает вас аллах! — Старики старались прорваться вперед.

В это время носилки странно задергались. Из них послышался глухой стон. Державшие бросили носилки и кинулись бежать в разные стороны, но комсомольцы переловили их, скрутили руки.

— Стереги их, Сабир, а мы займемся «покойницей». Сколько их? Четырех мы связали, пятого ты стукнул, лежит и думает, как бы удрать. Шестого ты держишь. Значит, трое удрали. Справишься?

— Как не справиться? Эй, ты, ротозей! Садись на того, что лежит… — Едва милиционер прикрикнул, лежавший вскочил и заскулил:

— Я не уйду… Они меня насильно заставили нести носилки. Я не хотел. — И он уселся возле милиционера.

Гафур и Султан подняли перевернувшиеся носилки. На земле лежал крепко завязанный мешок. Подняли валявшийся нож, распороли грубую ткань и увидели обнаженную, всю в синяках и ожогах молодую женщину, потерявшую сознание.

— Что будем делать? Выживет ли? — проговорил он, укрывая женщину своей курткой. Султан, скрипнув зубами, сказал:

— Мало расстреливать этих изуверов! Надо жечь на медленном огне.

— Вот что, ребята! Через полчаса здесь будет патруль, пусть он заберет и преступников, и замученную. Куда мы ее ночью денем?

— Это верно. Надо в Новый город. Здесь у нас арестованные сбегут, а больную отравят, чтобы не выдала виновных. — Гафур взглянул на часы. — Да минут через двадцать патруль поможет нам. Где Тимур?

— А, вон бежит. Что-то тащит. — Акбар пошел навстречу. — Чего ты?

— Чаю горячего принес. Она едва дышит. Давай, Султан, пои.

Пока несчастную поили чаем, среди связанных началась суета. Они попытались незаметно развязать друг друга, но Сабир не зря считался одним из лучших борцов в махалле. Он махнул свободной рукой, и трое легли, а четвертого, прыгнувшего в сторону, схватил за ногу тот, который заявил, что насильно был привлечен к злому делу. В это время послышался конский топот, все вздохнули с облегчением. Преступление не свершилось.

…Сдав в редакцию стихи, написанные под впечатлением пережитого в течение двух бурных ночей, Гафур зашел в ЦК комсомола. Там его ждали.

— Тебя хочет видеть начальник Особого отдела. Поспеши, — сказал, здороваясь, заведующий отделом пропаганды.

— Спешить надо на той, чтобы плов не прозевать, а в Особом отделе плова не будет. Чую, маклаш дадут, шея с утра чешется.

— А что? Натворил что-нибудь? Говори!

— Ночью муллу упустили из Кукельдаша, нес он хоронить живую женщину. Удрал. Из самых рук ушел.

— Получишь, что причитается! Двигайся, да поживее.

Но в Особом отделе разговор был большой, на другую тему. Гафур подоспел как раз, когда разрабатывали план ареста давно выявленных врагов Советской власти. Поступили сведения, что в чайхане, возле базарчика Иски-Джува, должны собраться заговорщики. Ожидается приезд главного настоятеля соборной мечети из Бухары. С ним прибудет долгожданный турецкий муэдзин. На это совещание надо незаметно проникнуть, послушать, о чем там будут говорить.

Получив инструкции, Гафур отправился в больницу, узнать о состоянии спасенной им ночью женщины. Там с ним не захотели разговаривать о том, что его интересовало. Наконец он дождался главного врача, а тот, убедившись, что перед ним секретарь комсомольской организации да к тому же спаситель несчастной сказал: