Минута жизни [2-е изд., доп., 1986] - [22]

Ходят худыми рёбрами выцветшие сиреневые меха.

— Ну что ж, пора и честь знать, — говорит взводный.

Хата пустеет. Женщина вздыхает на огонёк, и всё окунается в ночь.

1944 год. Румыния… Польша… Чужие, незнакомые страны. Что слыхал о них Николай, что знал? Проходя, проезжая, разглядывал он побеленные хатки в садах, луга, неубранные огороды, поля. Люди в лаптях попадаются, в вышитых как на Украине рубахах.

…Три года военных прошло, а будто целая жизнь. Пораскидать эту тысячу дней — хватило б на тысячу человек. А разве один Николай горя напился? Весь род славянский долго ещё будет петь сквозь слёзы, давать клятвы на могилах детей своих.

В начале августа после завершения Ясско-Кишинёвской операции 287-й полк из Румынии был переброшен в Польшу и прямо с марша начал штурм Вислы.

Завязались короткие, но жестокие бои.

Взвод Козырева был выдвинут вперёд на поддержку разведчиков, которые первыми должны были пробиться к реке.

Солнце медленно опускалось в Вислу, в тонкие остролистые камыши. Мины, падая в болото, рвались глухо, мирно, будто кто-то бил палкой по дуплистому дереву.

— Ну и сыплет, — сказал Григорий.

— Заметили, гады. Не удастся разведчикам скрытно подойти, — ругался взводный. — Эй, там, не ползите кучей! Рассредоточиться!

Мины рвались вокруг. С того берега застучал крупнокалиберный пулемёт. Прямо перед взводным взлетела земля. Из камыша выполз раненый разведчик:

— Засекли… Отступать надо. Стемнеет, снова пойдём.

Разведчик был прав.

— Отходить! Передай по цепи. Отходить!

Вечером недосчитались Малинина, Ригачина и Колесникова. Кто-то сказал, что видел, как они поползли влево по направлению к старым постройкам.

Возвратились к полуночи с «языком». Николай доложил Козыреву.

— Ты что же, старший? — спросил взводный.

— Вроде так, — ответил Николай.

— Чтоб подобное самовольство было в последний раз, понял? Разведчики мне нашлись. А ты, Малинин! Старый солдат, вместо того, чтобы пресечь…

— Нам надо к комбату, товарищ лейтенант. Срочно, — сказал, торопливо затягиваясь табачком, Малинин.

Комбат Чёрный выслушал внимательно Николая и сразу же доложил по телефону командиру полка:

— Обнаружены четыре катера. В лозняке замаскированы. Приготовлены для отхода немецких минёров. Они сейчас берег минируют. Всё точно. «Языка» взяли, подтверждает, офицер. Разрешите действовать.

Всю ночь длился бой. На рассвете почти весь полк вышел к Висле. Только успели окопаться — пошли самолёты. Под бомбами просидели до вечера. С наступлением темноты сапёры начали наводить мост. Наша артиллерия молотила квадрат за квадратом. Вся 5-я армия начала бой за главную польскую реку.

Часа в четыре утра полк переправился через широкую Вислу. Не выдержав натиска, немцы быстро откатывались назад. Пройдя с боями километров тридцать, полк занял оборону. Дня через три Николая вызвал комбат. Разговор был недолгий.

— Спасибо, Ригачин, за «языка».

— У меня просьба, товарищ капитан.

— Давай…

— Переведите в разведку.

— Ты что, до плена в разведке был?..

— Нет… Нас двоих — меня и Колесникова. Командир взвода, старший лейтенант Даиров, согласен взять нас.

Комбат вызвал Даирова. Командир взвода разведки подтвердил, что парни ему понравились и он их возьмёт, ведь ему давно обещано подкрепление. Конечно, придётся их подучить, пройдёт время, пока они станут настоящими разведчиками… Комбат согласился.

…Шли дни, но наступления не было — выравнивали фронт. 287-й полк занял эшелонированную оборону впереди местечка Сташув. Установилось затишье, и этим воспользовался Даиров. С рассветом он сам поднимал Николая и Григория, брал ещё двух разведчиков, и они уходили в поле.

У Николая получалось лучше. Выручал небольшой рост — Николай мог спрятаться в маленькой ложбине, пролезть в самую узкую щель. Сильные руки, быстрая сообразительность, вёрткость неизменно приносили ему победу.

— Славно, ребята, славно, — говорил Даиров. — Злость для разведчика просто необходима. Был у нас Гоги Сванидзе — герой, орёл. Вот у кого злость, как змей. Погиб, правда…

После обеда разведчики отдыхали. Чистили оружие, приводили в порядок снаряжение, обмундирование. В воскресенье Николай и Григорий отпросились у взводного, пошли в городок…

У каких-то женщин спросили, где можно найти фотографа, который сделал бы карточки — надо послать домой. Женщины долго объясняли им, какими улицами и переулками следует идти.

Фотограф — очень худой кудрявый горбун — приветливо открыл калитку, зацокал, засуетился. Он усадил гостей в саду за низенький столик, крикнул что-то в раскрытое окно. Миловидная сероглазая женщина с толстыми косищами принесла большую плетёную хлебницу с краснобокими яблоками.

— Разрешите мне вас так и снять под яблоней? Это очень необычно. Воины кушают фрукты.

Николай воспротивился — фотография не баловство. Надо повесить простыню, сесть перед ней. Но фотограф, видно, не понял, о чём говорил Николай, и, быстро устроив аппарат, накрылся с головой чёрным шёлковым платком, щёлкнул два раза пальцами. Потом он, смущаясь, спросил, не позволят ли «паны офицеры» сесть рядом с ними его жене Зосе.

Когда они уходили, горбун насовал им полные карманы груш и без конца твердил о том, что завтра он сам отыщет их, и «паны жолнежи»