Минная гавань - [33]

— Это исключительный случай. И давайте исходить из того, что есть. Жена Лещихина здесь, в чужом для нее городе, и ей надо иметь крышу над головой. Логично?

— Вы логикой не пугайте. Не могу же я поселить ее в собственной квартире или, простите, в общежитии для холостяков сверхсрочников.

— Зачем же впадать в крайность? Только в нашем доме есть по крайней мере две пустующие комнаты.

— Вам, капитан-лейтенант, до этого нет никакого дела. Не вы за это отвечаете. А что, если завтра к нам нагрянет из самой Москвы какая-нибудь высокая инспекторская проверка? Как по-вашему, где я буду размещать людей?

— Дело ваше. Сейчас жена Лещихина живет в моей комнате, а я — опять в корабельной каюте. Сами понимаете, выгнать женщину я уже не имею морального права — тем более, что она ждет ребенка. Словом, мне придется завтра же переписать на нее свой ордер.

— Что вы этим хотите сказать?

— Как раз то, что у вас опять будут неприятности, если комбриг застанет меня снова проживающим в каюте.

— Это шантаж!

— Понимайте как хотите. Но завтра я поступлю именно так, как сказал.

Резко встав и не простившись, Ледорубов стремительно вышел из кабинета.

Выхлопотать для Лещихина комнату оказалось гораздо сложнее, чем предполагал Захар. Потребовались всевозможные разъяснения, справки, ходатайства. Дело подвинулось, как только за него взялся Василий Харитонович. Взявшись за пробивание комнаты для Лещихина, Неткачев сделал как раз то, чего не могли сделать другие: без лишнего шума он отыскал в сложном лабиринте интендантской волокиты кратчайшие ходы и сломил сопротивление майора Заставца.

Вскоре уже матросы поздравляли смущенного, радостного Лещихина с ордером на комнату и напрашивались на новоселье.

6

Никогда еще Захар не был так одержим работой. Он отдавался ей с такой самозабвенной жадностью, с какой измаявшийся человек пьет в жаркий полдень холодную колодезную воду. Днем на него наваливалась масса неотложных дел: корабельные занятия и тренировки, ремонт механизмов, штабные совещания. И везде приходилось успевать, быть сведущим даже в мелочах. А вечером он вновь раскатывал на столе чертежи, вынимал из сейфа различные технические описания, справочники, таблицы и работал уже «для души». Иногда он засиживался до глубокой ночи, взбадривая себя крепким кофе.

Тем не менее засыпал почти мгновенно, а утром вскакивал свежим и бодрым, с ощущением удовлетворенности собой — тем, как он теперь жил, что делал и на что надеялся. Все реже сожалел Захар о прерванной научной карьере, о потере прежних связей, об упущенных возможностях. Он даже сравнивал себя с неким путником, который на развилке двух дорог некогда выбрал ложное направление, однако нашел в себе силы вернуться назад и пойти другой, единственно правильной дорогой.

Инженерный авторитет Ледорубова утвердился в бригаде после того, как в совхозе безотказно заработал изготовленный по его чертежам и расчетам новый кормораздатчик. Но этим дело не ограничилось. Начав проектировать, Захар уже не мог остановиться. И прежде он нередко думал о том, чтобы заняться более серьезной работой. А не попытаться ли усовершенствовать тот самый злосчастный блок РК-6, который он, Захар Ледорубов, угробил на заводских испытаниях?.. Захар гнал от себя эту навязчивую мысль, казавшуюся в его теперешних условиях абсурдной. Она же все чаще приходила к нему.

«Но работа навалится адова, — защищался Ледорубов перед самим собой. — Смогу ли я потянуть этот воз?..»

«Э, брось, Захарище, — тут же находилось оправдание, — ведь не боги горшки обжигают. Берись за дело, пока замысел не улетучился из памяти».

«Позволь, но почему такая уверенность? Над этим блоком сейчас мозгует целое специальное конструкторское бюро, масса людей… Это же многочисленные испытания, усовершенствования, изменения, доводки».

«И что же?.. Правильное решение сначала приходит к одному человеку, а потом уже оно захватывает умы других людей. Ведь у тебя как раз и появилась оригинальная идея новой схемы. Это благодатное прозрение. Не так ли?..»

Несколько дней Захар места себе не находил, был злым, раздражительным. А тут еще замполит Неткачев подлил масла в огонь…

Тот вечер выдался хмурым, слякотным. Нескончаемо валил мокрый снег. Над заливом набрякли низкие тучи, а с моря подступала непроглядная серая мгла. Загустевшая вода отяжелела. Холодные скандинавские норд-весты раскачали ее, с яростью обрушивая на волноломы. Казалось, все на свете пропиталось влагой и покрылось плесенью.

По распоряжению Ледорубова трюмные «раскочегарили» отопительный котел на полную мощь. Свежий пар хлестко потрескивал и ворчал в корабельных грелках. В каютах и кубриках было тепло и уютно. Ледорубову в поздний час не хотелось идти домой. Вспомнил, что печка у него давно не топлена и дров загодя наколоть не удосужился. Удобнее было бы заночевать в каюте. Стоя у иллюминатора, он глядел, как за бортом беснуется и плещет вода. Невеселые мысли бродили у него в голове.

В дверь постучали. Вошел замполит старший лейтенант Неткачев — как всегда, с улыбочкой на тонких губах, предупредительный и деликатный.

— В одиночестве, Захар Никитич? — осведомился таинственным голосом, словно боясь, что кто-то может подслушать его сокровенные мысли.